Смута. Том 1

— Н-немного… как будто… — Юльке стало не по себе. Дядя Серёжа никогда ничем по-настоящему не увлекался, кроме истории. Особенно — истории революции и Гражданской войны и всего того, что к революции привело. Но это Юльке было неинтересно, и бесконечных дядиных тирад, обращённых к её маме, Юлька никогда не слушала, пропускала мимо ушей. Мама тоже послушно кивала, но не более того. Дяде Серёже нужен был слушатель, а не собеседник, как говорила Мария Владимировна.

— Само собой, — кивнула бабушка. — Он и так зол был как нечистый, прости Господи. Его из отдела Николая Михайловича-то перевели после того, как он милицию на нас навёл.

— Милицию? — Юлька должна была бы испугаться, однако она не испугалась. — Милиция же только жуликов ловит?

— Вот он и сказал, что мы жулики и есть, — сухо сказала Мария Владимировна. — Приехали сюда, на дачу… искали, ничего не нашли, конечно же. Извинились. Ну а гражданину Никанорову пришлось из отдела уйти. Ух, и злился же он!

— И поделом! — горячо выдала Юлька. Дядю Серёжу ей было совсем не жалко. — Будет знать, как на людей клеветать!

— Будет, будет… вопрос только, куда он после этого делся.

— Так в отпуск поехал…

— Никогда он ни в какие отпуска так надолго не ездил. Как правило, всё равно на работу ходил, просто не к девяти утра, а, скажем, к одиннадцати. У него ж никого не было, ни семьи, ни деток…

Это было правдой. Какая-то «Татьяна» у дяди Серёжи имелась, и о ней порой с насмешкой упоминала мама, но не более того. Женат дядя Серёжа никогда не был и детей тоже не имел.

— Вы думаете, бабушка, он… он туда отправился? — Юлька задрожала было, но взяла себя в руки. В конце концов, она не просто девчонка, она «чувствующая»!

— Всё может быть.

— А где у них машина?

— Пуще глаза берегли, — усмехнулась Мария Владимировна. — Прятали лучше, чем Кащей смерть свою. Никак мы дознаться не могли.

— Я! Я могу! — Юлька очень спешила, ей очень хотелось оказаться полезной. — Я же чую! Чувствую!

— Верно, милая. Только на каком расстоянии?

Юлька вздохнула и сникла. Да, верно. Несколько метров…

— Но это ж я след машины учуяла! — решила не сдаваться она. — А когда она там стоит? Целая?

— Не машину ты «учуяла», — строго сказала бабушка. — А её работу. Если аппарат выключен, это просто кусок металла. Разных металлов, если быть точной. Но попробовать стоит. Я поговорю с Николаем Михайловичем…

И вновь Юлька оказалась в стенах того самого института, где окна были замазаны белым, словно в поликлинике, а на входе стояла настоящая охрана, не бабульки-вахтерши.

Она тут уже всех знала. И бородатого Мишу в неизменном свитере, словно связанном из верёвок, и Пашу, высокого, худого, совершенно лысого и очень похожего на того самого Кащея из кинофильмов, и Станислава, толстого, смешного, в огромных очках, без которых он видел хуже, чем сова днём. Все они казались Юльке, несмотря на совершенно обычный их вид, тайными рыцарями загадочного ордена, вроде тамплиеров, про которых она только что прочитала в библиотеке Онуфриевых. Их связывала великая тайна, и они служили ей, словно своей Прекрасной Даме.

…Но даже им Николай Михайлович не открыл всего сразу. Для начала сказал суховато, что «надо ещё кое-что померить при включённой схеме-один».

«Схема-один» — это и была машина. Она пряталась где-то среди груды старой электронной аппаратуры, осциллографов, самописцев, усилителей и выпрямителей и прочего, названия коих Юлька не смогла даже запомнить.

Где она стоит точно — Юльке не показывали. Она вообще сидела с завязанными глазами, а на плече у неё лежала рука Марии Владимировны. Рядом стоял и Игорёк — он, понятно, не мог пропустить такое.

— Рассказывай, милая, что ты чувствуешь; всё, что в голову придёт, всё выкладывай. Нам всё важно.

И Юлька старалась. Сперва, правда, она совсем ничего не чувствовала, так что даже обидно стало. Тоже мне, «чувствующая»! Сейчас её застыдят и прогонят — за неспособность.

Потом стало чуть покалывать виски. Потом перед глазами заплясали огненные сполохи, словно смотришь на солнце, вернее, разом на множество солнц или ярких прожекторов, ездящих туда-сюда. Ещё потом они стали сливаться, соединяться, вытягиваясь вверх, так что получилось нечто вроде вертикального веретена. Юлька честно обо всём рассказывала, и люди вокруг молчали, только гудели электронные блоки.

«Веретено» вдруг начало изгибаться, словно гимнастка, становящаяся на «мостик»; теперь это уже напоминало ворота, утолщение «веретена» сделалось чем-то вроде надвратного украшения — или фонаря, освещающего путь, вдруг пришло на ум сравнение.

Пылающая огненная арка словно звала, манила — шагни, дерзни, открой путь!

Противостоять этой тяге было совершенно невозможно. Юлька просто знала, что она должна сейчас это сделать, нет, обязана!..

Она соскользнула со стула. Уверенно, несмотря на завязанные глаза, пошла к пылающей арке. Мыслей в голове не было, за исключением одной — я могу пройти, и я пройду!