Смута. Том 1

– Значит, так, – негромко и жутко сказала Ирина Ивановна, подъезжая к их угрюмому строю. – Погиб наш замечательный товарищ Сергеев в кровавом и неравном бою с контрреволюцией, попал в засаду, «беляками» устроенную. Дрался героически, в плен не сдался. Последний патрон себе приберёг. Всем понятно?

Понятно было всем.

…Хутор обыскали. С большим трудом нашли пятерых выживших – древнюю старуху, потерявшую рассудок, похоже, от горя – всё время звала какую-то Аксинью и «деток»; троих баб средних лет и одного раненого казака с простреленным правым плечом. Уцелел он поистине чудом – бешановцы, похоже, приняли его за мёртвого и, очевидно, просто позабыли добить контрольным выстрелом.

История его несколько отличалась от рассказанного казаком-вестником в Татарниковском, но такое, наверное, всегда и случается при таких делах.

…Всё случилось просто и банально. У Бешанова был немалый отряд – три сотни сабель, самое меньшее. Да ещё пулемётная команда. И целая артиллерийская батарея в шесть орудий. Общий счёт выходил почти на четыре сотни бойцов. С хутора они потребовали сдать хлеб и оружие, но с того начинали и многие другие им подобные части; здесь же требования оказались куда разнообразнее – выдать всех «беляков», бывших офицеров, «бар», «богатеев» и «попов». «Бар» с «богатеями» на хуторе не сыскалось (да и отродясь не бывало), а вот «попы» нашлись. Собственно, только один поп, из небольшой хуторской церкви. Небольшой, но ухоженной, аккуратной, намоленной. Батюшка, собственно, сам вышел к находникам – мол, чего меня «выдавать», вот он я.

Его тотчас и расстреляли. Прямо у входа в храм, не озаботясь даже отвести подальше. Казаки и казачки бросились было отстаивать своего священника, и по ним немедля открыли плотный, как в настоящем бою, огонь – и не поверх голов, а на поражение. Ударили пушки. Заработали пулемёты с тачанок. Люди метнулись по домам, кто-то из казаков выскочил с винтовками, попытался отстреливаться – и тогда бешановские принялись методично поджигать дома. Пытавшихся выскочить – расстреливали тоже. Не разбирая пола и возраста.

Старики попытались сдаться – за весь хутор. Бешанов вроде бы согласился, велел всем выйти на площадь, потом согнанных туда людей повели за околицу, в яр.

Оттуда уже никто не вернулся.

На стене храма чёрным – похоже, закопчённой палкой – выведено было: «смерть нагаечникам!».

И да, это обещание бешановские исполнили скрупулёзно.

…Яр был заполнен телами. Казаки, казачки, казачата. Мальчишки и девчонки, даже младенцы. Все.

У Жадова подкосились ноги. Он упал на колени, сжимая кулаки, в горле клокотало – и были это не рыдания, это был рык дикого зверя. Рядом с ним стояли его бойцы, белее невестных платьев. Кто-то, не сдержавшись, плакал, утирая слёзы кулаком, кто-то молился вслух.

На пятерых татарниковских казаков даже смотреть было страшно. Двое в этом яру нашли свою родню.

– Ну, дядя… – хрипло выдавил один из них, подходя к Жадову. – Славно, славно отплатила нам твоя народная власть. «Смерть нагаечникам», значит? Ну, это мы ещё поглядим, к кому костлявая-то пожалует…

– Погоди… – протянул руку начдив. – Это ж… один выродок такой, ты же видел, казак, мы ж совсем другие…

– Мы разбираться не станем, – сплюнул казак. – Убирайтесь с нашей земли, все. Всех погоним, и вас, краснюков, и «золотопогонников». Не нужен нам никто на вольном Дону…

– Патроны, где возьмёте, казаки? – резко спросила Ирина Ивановна. – Склады все на юге, в Новочеркасске, у белых. Сколько продержитесь? Красная армия наступает. Вас задавят.

– А не держаться если – в яр все отправимся?! – словно выхаркнул кровь казак. – И так конец, и этак?!

– Можно сдать хлеб… – начал было Жадов, но казак взвился, замахнувшись нагайкой:

– Хлеб тебе сдать, краснюк, а?! А рожа твоя не треснет?! Хлеб выметете, что сеять станем?! Или в ров, значит, или с голоду помереть?! Не-ет, хрен тебе, красный! Лучше уж в бою, от пули честной!..

– Ну вот я ж тебя не расстреливаю, – с неожиданной усталостью сказал Жадов. – Ты меня поносно бранишь, а я слушаю. Был бы я таким же негодяем, как этот Бешанов-чёрт, поставил бы вас всех пятерых к стенке, и вся недолга. Со мной-то, казаче, у тебя язык длинен, слова храбрые. Потому что знаешь, что отпущу я тебя до твоего хутора. Потому что гляжу я на погибших – и своими б руками Бешанова этого разорвал, зубами б загрыз!..

– Ничего ты не разорвёшь и не загрызёшь, – отмахнулся казак. – Потому что боишься, начальник дивизионный. Своих же красных боишься. Не пойдёшь против них.

Жадов не ответил. Вернее, ответил совсем на иное.

– Отпеть людей надо. И похоронить. И чтоб волки не погрызли…

– Мы батюшку нашего привезём, – хрипло сказал казак. Дёрнул головой на прощание, отошёл. Жадов так и остался стоять над заполненными телами яром.

– Я его сам… своей рукой… дай только добраться…

Жадов бормотал себе под нос, сидя на лавке и глядя в одну точку.