Смутная улыбка

– Так как же? – повторила она, поскольку я молчала. – В какой-то степени я нашла в вас дочь. – Она сказала это смеясь, но очень мило. – Но если эта дочь с характером и чрезмерно интеллектуальна...

– Вы слишком добры, – сказала я, напирая на слово «слишком». – Не знаю, что мне делать.

– Не мешать, – сказала она смеясь.

«Я попала в осиное гнездо, – подумала я. – Но если Франсуаза так меня любит и предлагает мне видеться, я буду часто видеть Люка. Может быть, я ей все объясню. Может быть, ей это немножко все равно после десяти лет брака».

– Почему вы так хорошо ко мне относитесь? – спросила я.

– Вы принадлежите к людям того же типа, что и Люк. Натуры не очень счастливые, которым суждено искать утешения у тех, кто, как я, рожден под знаком Венеры. Вам этого не избежать...

Мысленно я воздела руки к небесам. Потом мы отправились в театр. Люк разговаривал, смеялся. Франсуаза объяснила, что вокруг за люди, кто с кем и т. д. Они проводили меня до пансиона, и Люк непринужденно поцеловал мне руку. Я вернулась несколько обескураженная, заснула, а на следующий день уехала к родителям.

Глава 2

Но Ионна была серая, а тоска нестерпимая. Не просто тоска, а тоска по кому-то. Через неделю я вернулась. Когда я уезжала, моя мать вдруг очнулась, спросила меня, счастлива ли я. Я заверила ее, что да, мне очень нравится юриспруденция, я много занимаюсь и у меня хорошие друзья. Успокоенная, она снова ушла в свою меланхолию. Ни на одну секунду – в отличие от прошлого года – я не почувствовала желания поговорить с ней обо всем. Да и что ей сказать? Решительно, я постарела.

В пансионе я нашла записку от Бертрана, который просил позвонить, как только я вернусь. Он наверняка хотел выяснить отношения – я не очень доверяла деликатности Катрин, – и в этом я ему отказать не могла. Итак, я ему позвонила, и мы договорились встретиться. В ожидании я записалась в университетскую столовую.

В шесть часов мы встретились с Бертраном в кафе на улице Сен-Жак, и мне показалось, что ничего не произошло, что все начинается снова. Но когда он поднялся и с серьезным лицом поцеловал меня в щеку, я вернулась к действительности. Я трусливо пыталась принять легкомысленный и безответственный вид.

– Ты хорошо выглядишь, – сказала я искренне, а в голове пронеслась циничная мыслишка: «К сожалению».

– Ты тоже, – коротко сказал он. – Я хочу, чтобы ты знала: Катрин мне все рассказала.

– Что все?

– О твоей поездке на побережье. Я тут кое-что прикинул и думаю, что ты была с Люком. Так это или нет?

– Так, – сказала я. (Я была тронута. Он не злился, а был спокоен и немного грустен.)

– Ну так вот: я не из тех, кто делится с другими. Я еще люблю тебя настолько, чтобы не придавать этому всему значения; но не настолько, чтобы позволить себе роскошь ревновать и мучиться из-за тебя, как весной. Ты должна выбрать.

Он выпалил это одним духом.

– Что выбрать? – Мне стало скучно. Люк был прав, я не думала о Бертране как о главной проблеме.

– Или ты больше не видишь Люка и у нас все продолжается, или ты его видишь и мы останемся добрыми друзьями. Больше ничего.

– Конечно, конечно.

Мне абсолютно нечего было сказать. Он как будто повзрослел, обрел солидность; я почти восхищалась им. Но он больше ничего для меня не значил, решительно ничего. Я накрыла рукой его руку.

– Я в отчаянии, – сказала я, – но ничего не могу поделать.

– Нелегко это проглотить, – сказал он.

– Я не хочу тебя мучить, – повторила я, – и я действительно терзаюсь сама.

– Но это не самое трудное, – сказал он как бы самому себе. – Вот увидишь. Когда все решено, тогда уже не страшно. Плохо, когда цепляются.

Он вдруг повернулся ко мне:

– Ты любишь его?

– Да нет же, – раздраженно сказала я. – Не в этом дело. Мы очень хорошо понимаем друг друга, вот и все.

– Если тебе станет тоскливо, помни, я здесь, – сказал он. – А я думаю, что станет. Вот увидишь: Люк – ничто, этакий грустный умник. И все.

Я подумала о нежности Люка, о его смехе – какая меня охватила радость!

– Поверь мне. Во всяком случае, – добавил он как-то порывисто, – я буду здесь, Доминика. Я был очень счастлив с тобой.

Оба мы готовы были расплакаться. Он – потому что все было кончено и тем не менее ему хотелось надеяться, я – потому что у меня было ощущение, будто я теряю истинного своего защитника и бросаюсь в сомнительное приключение. Я встала и тихонько поцеловала его.

– До свидания, Бертран. Прости меня.

– Что уж там, – сказал он мягко.

Я вышла совершенно разбитая. Замечательно начинался год.

В моей комнате меня ждала Катрин, с трагическим лицом сидя на кровати. Она поднялась, когда я вошла, и протянула мне руку. Я без энтузиазма пожала ее и села.

– Доминика, я хочу попросить прощения. Я, наверно, не должна была ничего говорить Бертрану. Как ты считаешь?

Вопрос привел меня в восхищение.

– Это не важно. Может быть, было бы лучше, если бы я сама ему сказала, но это не важно.

– Ну и хорошо, – сказала она, успокоившись.

Она снова уселась на кровать – теперь вид у нее был возбужденный и довольный.

– Ну – рассказывай.

Я потеряла дар речи, потом засмеялась.