Сначала исчезли пчёлы…

— Т-так вот, трое их было, — продолжает «Тесла», — двое, в-вроде как сгинули — нарвались на к-кого-то. А один, п-приперся снова в посёлок. Я к старосте, а т-тот мол — «Что люди скажут?» Вроде как, с-свидетелей н-нет, д-доказательств тоже!

«Тесла» заметно разволновался и стал заикаться гораздо чаще. Это выглядело, в некотором смысле, даже комично, если не считать того обстоятельства, что этот старичок вполне мог прострелить башку, даже без посторонней помощи. И, судя по всему, когда нервничал, то и не один раз. Очевидно, сказывался давний горький опыт — когда не смог отстоять ни своего бизнеса, ни своей гордости… Теперь, по-видимому, может и отстаивает.

— К-короче, — продолжил, уже непосредственно по делу, «Тесла», — м-мне безразлично как. Валите этого у-удальца — получаете с-своё! Зовут его Мишка. К-кличка — «Морс». Последние пару д-дней в к-кабаке пирует, с-сука! Пропивает м-мою тачку и стволы!

— Мы посоветуемся? — спрашиваю у старика, тот равнодушно пожимает плечами и мы удаляемся в дальний угол.

— Это же тот недобитыш! — шепчет Серёга. — Это же меняет дело! Завалим сучёнка!

— Как-то не по-людски это…

— Чего? Он нас чуть не сжёг заживо!

— Ладно! — наконец соглашаюсь с товарищем. — Давай только подумаем, может без крови обойдёмся…

— Это как ещё? — недоумевает Сергей, но я уже отворачиваюсь от него и утвердительно киваю «Тесле».

— Мы согласны!

— В-вот и славно, — улыбается старик.

— Только патроны нужны… Хотя бы по обойме, — достаю из кармана и показываю свой беззубый «Ярыгин».

— Дима! — призывно кричит старик. — Щас все будет! — заверят он, и морщинистое лицо озаряет улыбка пятилетнего ребёнка, которому только что подарили мохнатого и озорного щенка. Глядя на неё становится, действительно, жутковато…

* * *

Поле… Вокруг нас стелится поле, поросшее борщевиком, давно выжившим с этой земли все другие культуры. Учёные хотели создать кормовое растение для животных… Со временем оно доказало, что имеет право на жизнь, гораздо более веское, чем те виды, которые человек выращивал для себя. А ещё чуть позже выяснилось, что природа модифицированного куста перехитрила своих создателей. Борщевик оказался нечувствителен к химикатам, уничтожающим ненужную флору в заданных масштабах и, со временем, отвоевал себе огромные территории. И их становилось всё больше, больше, больше… А ещё, все кажется забыли, что именно человек выпустил в мир этот неподвластный и своевольный вид, на борьбу с которым, впоследствии, были пущены такие огромные средства.

Вот и мы — как это поле, в которое отогнали наш пикап, подальше от глаз его бывшего владельца. Мы, как и оно — в плену последствий своих решений и деяний. Выдёргиваем один сорняк — на его месте вырастает другой. Мы хотели свободы и справедливости вместо обратного, а получили другую несвободу и другую несправедливость… Изменилась только форма — с цивилизованной на дикую. Чего мы добились лично для себя, для своей совести? Лишь того, что раньше нашу жизнь делали, всё дерьмовее и дерьмовее правительство и военсудпол, теперь на их место встали обстоятельства непреодолимой нами силы, которые подарил нам новый мир. Теперь каждый день мы делаем выбор — сама жизнь вынуждает нас. Но, разве не этого мы добивались? Разве не этого хотели — решать всё сами, без чьей-либо указки, обязательной к исполнению, благодаря росчерку «государева пера»? Хотя, почему «мы»? Этого хотел я. А, всё своё дерьмо, этот новый мир вылил на не только мне за шиворот, но и окатил им моих близких. Причём, с ног до головы…

Один из них сейчас лежит рядом со мной, на крыше нашего трофейного пикапа и, как и я, смотрит в небо, такое серое, такое суровое… Будто бы готовое завернуть нас в свой свинцовый саван и обнять — крепко-крепко, до хруста костей, до последнего удара сердца. Но оно чего-то ждёт… Видимо, любуется тем, как ещё двое людей превращаются в животных, что отчаянно цепляются за возможность доказать — в них ещё осталось то, что в их прошлой жизни называли человечностью…

— В принципе, мы можем плюнуть на этого барыгу и свалить, если тебе так жалко этого гадёныша, — предлагает Серёга, прекрасно понимая, что поступить так мы не можем. Но он всё равно говорит. Он хочет услышать это от меня…

— Не можем… — не сопротивляюсь его провокации.

— Правильно, — улыбается он, не отводя глаз от тучи, напоминающей своей формой скачущую во весь опор лошадь, с развевающейся на ветру пышной гривой. — Так, чего ты тогда колеблешься, если всё равно выбора у нас нет?