Сначала Россия, потом Тибет

Уступ, за который цепляется Седончен, находится на высоте двух тысяч метров над уровнем моря. Наверху тропинка зигзагами неумолимо взбиралась по перпендикулярному склону, булыжная мостовая становилась все жестче, а пропасти, отвесно падающие с сужающейся пешеходной дорожки, заставляли понервничать, хотя их угроза терялась в море серых облаков, откуда доносился мерный шум невидимых вод. Пышная растительность, ставшая привычной за последние два-три дня, исчезла и сменилась странно украшенными серебристыми елями. Из тумана поднимались другие изможденные хвойные, зазубренные и изорванные временем и ветром. Под ними почти четырехметровой оградой росли вдоль тропы рододендроны, листья которых, окрашенные в нетипичный для английских сортов голубовато-серый и собранные в звездообразные пучки, варьировались в длину от пяти до двадцати пяти сантиметров. Контраст узких листьев на фоне широких, бесчисленные узоры из маргариток, прерываемые тонкими, угловатыми, как натянутые кости, ветвями, вились необычайно красиво, напоминая китайские изделия из слоновой кости, за исключением неосязаемой окраски и призрачной дымки. Внезапно, словно из облака, появился одинокий тибетец, в утепленном линялом красном халате с широкими рукавами, который доходил до колен и создавал иллюзию беременности: пазуха подпоясанного и запахнутого от плеча до противоположного бедра одеяния служила ему карманом. На голове у тибетца была высокая шляпа с конической тульей и широкими загнутыми впереди фестончатыми полями. На казавшемся пергаментным лице виднелись узкие глаза и ярко-красные губы и щеки — типичная тибетская внешность, как у зловещей восковой куклы. На спине болталась сковородка, а за поясом вместо штыка в серебряных ножнах висел нож.

От наших пони исходил пар, они тяжело дышали и, казалось, вот-вот рухнут, но неожиданно деревья и рододендроны сменились мрачными силуэтами хижин в сгущающемся тумане. Заранее подготовившись, я отрепетировал тибетскую фразу на двух женщинах с ребенком, которые сказали, что до Гнатонга шесть с половиной километров. Дорога перестала подниматься и свернула влево, отмахав шесть с лишним километров, мы оказались на высоте полутора тысяч метров, причем последние километры были отмечены столбами. Другим нашим спутником был одинокий телеграфный провод до Лхасы, прикрепленный к деревьям или столбам, по обстоятельствам, и, пока мы петляли из стороны в сторону, он с дразнящей прямотой поднимался вверх по склону горы. После деревни мы миновали границу деревьев и в половине первого прибыли в Гнатонг, расположенный на высоте три с половиной тысячи метров. Предыдущей ночью я не мог заснуть, зажег свечу и прочитал книгу Эдгара Уоллеса[391]

. Книга, хотя и стоила шесть пенсов, была в роскошном золоченом переплете, и в предисловии сообщалось о том, что редакторы серии стремятся сделать доступной для пролетариата не только классику, но и украшение для домашнего интерьера. Жаль только, что бумага напоминала старинную промокашку, а шрифт различался с большим трудом. От напряжения у меня заболела голова, а из-за высоты боль значительно усилилась.

Гнатонг расположен в котловине между горами, местечко насчитывает около двадцати домов, в том числе телеграф и почтовое отделение. В недавно построенной гостинице мы пообедали и погрелись у камина, заплатив за привилегию по восемь анн[392] с каждого. После этого мы отправили телеграмму в Ятунг, извещая о нашем завтрашнем прибытии, что казалось преждевременным. Я быстро написал несколько писем, чтобы их доставили почтальоны, которые пересекут перевал Джелеп Ла тем же утром. По воле судьбы позднее мы с ними встретились — четверо посыльных невзрачной внешности.