Снег Энцелада

Она была в рабочем официальном платье из шершавого угольного сукна, на голове прическа; определенно, я больше люблю вечер. Каждое чагинское утро мучительно без исключений. Тебе может присниться плохой сон, и ты начнешь путь через день с ощущением продолжения сна, за каждым углом, за каждым поворотом ты услышишь на чердаке перемещение нагайны и весь день будешь опасаться луж и травы. К тебе может прийти Надежда Денисовна, любой может прийти к тебе утром, у Снаткиной проходной двор.

Не исключено, что Снаткина рылась в моих вещах. Это нормально, я не сомневался, что она это делала и раньше.

— Она лежала на полу, — повторила Надежда Денисовна. — Я пришла с вами поговорить — и увидела.

— Да, старое фото…

— Это мог сделать только он, — сказала Надежда Денисовна.

Я осторожно посмотрел на себя — одет. Заснул в одежде. Никуда не годится, надо срочно возвращаться к режиму дня. Еще немного, и это начнет сказываться. Собственно, это уже начало сказываться.

Костя Лапшин. Ему явно нравилась Аглая.

— Я помню, ему фотоаппарат купили, он щелкал направо-налево. Мать ругалась, что пленки не напасешься. Увлекался фотографированием.

Так можно фотографировать лишь тех, кто тебе нравится.

Я выбрался из койки, подошел к окну, открыл. Кажется, вчера было приблизительно так же. Аглая, к счастью, не похожа на мать.

У Аглаи прямая спина и ясные глаза.

— Максик, — сказала Надежда Денисовна. — Максим Куприянов. Такой был хороший мальчик, вежливый всегда. И родители приличные…

— Это сфотографировал Максим?

— Да, Максим. Все-таки откуда у вас снимок?

Я не знал, что ответить.

— Это Хазин, — сказал я.

— Хазин?

— Мой коллега. Фотограф. Если помните, он тогда сюда со мной приезжал.

— Это не мог быть Хазин, — возразила Надежда Денисовна. — Снимок сделан за год до…

Она оглядывала мою комнату.

— До тех происшествий. Видите, Глаша ест арбуз!

— Да…

Голова никак не могла включиться. Глаша ела арбуз.

— Все эти… ужасные события случились в июне, — сказала Надежда Денисовна. — А арбузы у нас только в августе. И потом… Я помню, как Максим сделал эту фотографию. Да и арбуз он принес. Так откуда у вас снимок?

— От Хазина, — ответил я.

Надежда Денисовна глядела на меня с прищуром.

— Мы с ним тут встретились недавно, — сказал я. — У него было много старых вещей, журналы, фотографии и эта фотография тоже. Я и взял. Хотел подарить Аглае, думал, ей понравится…

Надежда Денисовна задумчиво кусала губы.

— Как снимок мог оказаться у… этого Хазина? — спросила она. — Откуда он мог его достать?

— Не знаю. Если честно, я сам удивился, когда увидел, я у него сам спрашивал…

— И что он ответил? — продолжала Надежда Денисовна.

— Он умер.

Надежда Денисовна закашлялась. Я поднялся с койки и налил ей воды из чайника. Она не стала пить.

— У него что-то с сердцем вдруг приключилось, — стал объяснять я. — Не успели спасти.

— И он так ничего и не рассказал?

Я скосился на часы. Без пяти десять.

— Нет.

Я включил чайник.

— Хазин фотографировал все подряд…

— Говорю же — это не его снимок, — перебила Надежда Денисовна. — Это снимок сделал Максим Куприянов. Как он мог попасть к вашему Хазину?

Я не удержался, достал «звездочку», стал втирать в виски.

— Как-то попал… Я с Хазиным почти двадцать лет не виделся. Да мы и тогда друзьями не были…

— Зачем он тогда приезжал?

— Не знаю! — ответил я довольно грубо. — Он не успел рассказать, мы поругались, а потом у него тромб оторвался. Сейчас в морге лежит!

Надежда Денисовна стала ходить по комнате.

— Извините, Виктор, — она обмахивалась фотографией. — Я понимаю — этот визит… наверное, он неуместен… но я в отчаянии!

Я тоже в отчаянии. Завтра приду и разбужу тебя в шесть, бабушка.

— Я ужасно волнуюсь за Аглаю! Она сама не своя. Нервная, плохо спит, плохо ест. Мне кажется, у нее может развиться хроническая депрессия. И эти обмороки…

В открытую дверь заглянул Роман, увидел Надежду Денисовну и тут же исчез.

— Она со мной ничего не обсуждает, — сказала Надежда Денисовна. — Она всегда была гораздо ближе с бабушкой, так часто случается. Но я чувствую — что-то не в порядке…

Надежда Денисовна остановилась.

— Господи, как мы тогда все это пережили…

Она всмотрелась в фотографию.

— Я до сих пор вздрагиваю, как вспоминаю…

Она продолжала изучать снимок, словно увидела в нем нечто необычное.

— Кстати, Виктор, я сегодня звонила Зинаиде. Она, как мне показалось, не настроена вас видеть, не знаю уж почему…

— Не настроена?

— Нет. Разговаривать не захотела.

— Ну-ну… Зинаида Захаровна неправильно оценивает ситуацию, — сказал я по возможности лениво. — Она… скажем так, смотрит на действительность из позавчерашнего дня.

— Не знаю уж, откуда она смотрит… Я ей позвоню еще, но, по-моему, надежды мало.

— Печально…

— Печально?!

— Весьма. Впрочем, свой путь выбирает каждый сам.

Надежда Денисовна уставилась на меня как на завсегдатая ЗАГСа, затем, спохватившись, переменилась.

— Виктор, я вас кое о чем хотела спросить… Вот вы общаетесь с Аглаей… А я видела, ей посылку прислали. Вы не знаете, что в этой посылке?

— Аглая говорила… Кажется, книга.

— Книга?

— Да.