Снег Энцелада

Снаткина подняла палку и тыкала ею в Хазина.

— Как ты думаешь, она имеет к этому отношение?

— Не знаю…

— А тебе не кажется странным, что в прошлый раз… мы тоже у нее оказались?

Роман указал в сторону Снаткиной.

— Нас каждый раз прибивает к Снаткиной, Витя, ты не считаешь это необычным?

Необычно. Смешно. Выхода нет.

— Не настолько, чтобы быть подозрительным. Впрочем, не сомневаюсь, что скоро мы все узнаем. Давай, взялись…

Взялись. Донесли гроб, затолкали его в могилу, с дальнейшим образовалась некоторая заминка — мы уложили Хазина вдоль ямы и осознали, что опустить его сил уже не осталось. Устали. Я чувствовал, как дрожат руки и ноет отвыкшая от нагрузок спина. Роман потирал колено. Приблизилась Снаткина.

— Чего встали? Дохлятиной сейчас пропитаемся, неделю потом вонять будем!

— Так как его… — Роман сделал неловкое движение. — Вперед ногами совать, что ли?

— Да боком сковырните — и все дела.

Мы не поняли.

— Сбоку его толкните — он и упадет.

— Да как-то… — растерялся Роман. — Не знаю…

Пришлось брать на себя. Почтения к Хазину не испытывал, поэтому поступил, как советовала Снаткина — своротил его в яму. Получилось неплохо — Хазин ввернулся в гроб удачно, на спину. Руки немного разболтались в стороны, но Снаткина поправила палкой.

— Крышку теперь. Гвозди есть?

— Нет, — уверенно ответил я.

— А, обойдется…

Мы опустили крышку, она пошла неровно, зацепившись за стенку ямы.

— Крышка… криво встала, — пожаловался Роман. — Не лезет… Что делать?

Мы дружно посмотрели на Снаткину.

Снаткина быстро заглянула в яму, достала из кармана дождевика банку со «звездочкой» и стала мазать под носом. Мы ждали. Я не думал, голова не работала.

— Лопатой толкни, — велела Снаткина.

Роман принялся тыкать лопатой в крышку, но лезвие лишь портило гроб.

— Да брось, — остановила Снаткина. — Ты лучше туда слезь.

— Почему я? — с обидой спросил Роман.

— Ты пошибче, я же помню, — ответила Снаткина. — Слезь и на горбушке поскачи, она и встанет.

Я чувствовал, как помаленьку начинаю угорать. От солнца, от цветочного меда, от безветрия и от трупного запаха, от этого дня, от времени, я не хотел сюда возвращаться, зачем я сюда вернулся. Теперь это. Борозда. Иголка зацепилась раз, иголка зацепилась два.

Роман присел на краю, неловко свесил ногу.

Пожалуй, это превосходило все…

— В могилу сигай! — крикнула Снаткина. — Да что тебя, учить, что ли?!

Роман ругнулся в сторону и соскочил на крышку.

День начался с Надежды Денисовны, это был знак. Хорошо, что не взяли Аглаю, вряд ли сегодняшний день будет полезен для здоровья.

— Теперь прыгай!

Роман подпрыгнул, крышка со щелчком встала на место, сам Роман ловко выскочил из могилы.

— Вот и все, давайте закапывать, — с облегчением выдохнул он.

И взялся за лопату.

— Да стой ты! — Снаткина звонко хлопнула в ладоши.

Роман отступил.

— Надо что-то сказать, — нахмурилась Снаткина. — Пару слов. Ты скажи.

Я сказал:

— Его дед вырезал «Калевалу» на ячменном зерне.

Я сфотографировал гроб в могиле, после чего мы, по очереди работая лопатой, быстро закидали яму землей, и я сфотографировал еще и холмик. Федору на долгую память. Надо было и Хазина в гробу снять, ну да ладно, захочет убедиться — пусть раскапывает.

— Теперь Федя нам должен, — сказал Роман. — Больше скажу, Федя охрененно нам должен…

— А табличка где? — спросила Снаткина.

— Какая табличка? — не понял Роман.

— Каждой могиле прилагается табличка, должна быть.

— У нас нет, — сказал я.

— Как же без таблички? Безымянный покойник получается.

— Он сам так хотел, — ответил я. — Вернее, он хотел быть кремированным и развеянным над Волгой… но так тоже неплохо. Безымянная могила среди зарослей иван-чая, летом солнце, зимой прохлада, этакое нисхождение в тишь.

— Без таблички непорядок, — заметила Снаткина. — А вдруг эксгумация?

Мы переглянулись, не предполагал, что Снаткина знает такие слова.

— Я координаты на телефоне зафиксировал, — успокоил Роман. — Так, на всякий случай. Для эксгумации.

— Ну смотрите, ваше дело.

Разочарованная случившимся непорядком Снаткина плюнула под ноги и двинулась в сторону города.

— Может, действительно… как-то определить? — спросил Роман. — Не знаю, лопату воткнуть? Обозначить?

— Он навсегда обозначен в наших сердцах, — сказал я. — Лопата тут излишня. Поедем отсюда, Рома.

Мы вернулись к машине.

— Откуда тут Снаткина, как думаешь? — спросил Роман.

— Снаткина, безусловно, валькирия, — сказал я. — Кстати, этим можно объяснить ее долгожительство. Все валькирии тонко чувствуют смерть, их тянет к смерти.

Снаткина брела сквозь кипрей, продавливая путь велосипедом. Догнали.

— Давайте мы вас подвезем, — предложил Роман.

Снаткина молча забралась в машину. Роман закинул велосипед на багажник, спросил, есть ли стяжки, стяжек не было, я посоветовал велосипед хорошенько растопырить, ехали медленно, Снаткина молчала недолго.

— Ваш-то дружочек убийца, — сказала она еще на кладбище. — Душегубец, про это все знают…

Я не стал уточнять, какой именно дружочек есть убийца.