Снег на глазах его

Поужинали знатно. И, вопреки ожиданиям, вялость не навалилась. Наоборот, хотелось бегать, барахтаться, дурачиться, прикасаться друг к другу, хватать и тискать, обниматься и толкаться. Чем мы и занялись. Через некоторое время, совсем чумазые и пыльные, мы остановились отдышаться. Вечер уже полноправно завладел миром вокруг. Даже, скорее, ночь. И мы решили помыться. Ручей, хоть и холодный, встретил нас весёлым плеском. Старательно отодраив от грязи самые укромные части тел друг друга, мы прополоскали трусы и нагишом вернулись к костру. Развесили исподнее на палках у огня и уселись на вторую пенку, которую Митька вытащил из палатки во время ужина. Я достал прибережённое пиво, открыл одну из бутылок и налил напиток в алюминиевую кружку из запасов Бриза. Отхлебнул и отдал Мите. Он тоже лишь немного отпил, а потом посмотрел на небо:

-Ты посмотри, сколько звезд!

Я задрал голову. Наверху словно разлили бриллиантовое молоко. Россыпь далёких светил превратила ночь в сияющий салют. Салют нашей дружбе, тому, что даже больше, чем банальная дружба. Прохладный ветерок пробежался по мокрой коже. Я на ощупь нашёл Митину руку и крепко сжал его ладонь. Бриз подвинулся ко мне и всем телом прижался сбоку, приобняв второй рукой. Сколько мы так просидели, не знаю. Но высохнуть успели. Как и пиво уговорить.

Утром я проснулся первым. Мы лежали в обнимку в одноместном спальнике, в палатке. Голые и прилипшие друг к другу. Что ещё я мог сделать. Только прижаться губами к его припухшим во сне губам и скользнуть рукой по спине до ягодицы. Митя напрягся, но тут же расслабился. И ответил с не меньшей нежностью. Наши пенисы восприняли это как сигнал к жизни. Бриз скользнул рукой между нашими телами. Его пальцы обхватили оба наших органа и ладонь скользнула к корням. Блаженная истома излилась на наши тела, заставляя стонать сквозь поцелуй. Я ощутил непереносимое желание почувствовать его в себе и повернулся к Мите спиной. Он понял. И почти сразу вошёл в меня. Чувствуя, как он двигается во мне, я вцепился зубами в спальник, настолько мне было хорошо. И вот где-то во мне взорвалось горячее свидетельство наших чувств. Матвей затрясся и застонал, изливаясь в меня. После чего обмяк и прошептал:

-Ты мой... А я твой. Навсегда.

-Навсегда, - повторил я.

Бриз поцеловал меня в шею и дунул на волосы, вызвав лёгкую щекотку. Мне же стало нестерпимо — моё орудие и не думало опускаться. Нащупав его, Матвей хмыкнул, расстегнул спальник и по-хозяйски заставил меня перевернуться на спину. Его русая лохматая макушка двинулась прочь от моего лица, сопровождая жадные губы, скользящие по моей коже. Вот язык коснулся левого соска, пригвоздив меня током к ложу. А вот он поиграл с пупком... И потом чуть ощутимо добрался до горячего влажного пениса. Лизнул головку раз, другой.

Митя играл со мной как хотел. Впервые ко мне пришли такие острые, но в то же время обволакивающие ощущения удовольствия. Почти сразу же я излил из себя семя. Митька, милый и храбрый эгоист, ни одной капле не дал пролиться мимо своего рта.

Долго мы приходили в себя. Но тут меня подорвало в ужасе:

-О, господи! Я же вчера маме не позвонил! Не предупредил, что остаюсь с ночёвкой!

Митька очень серьёзно посмотрел на меня и сказал:

-Всё обойдётся.

Мы выбрались из палатки и снова пошли на ручей, чтобы помыться. Какое-то время плюхались, а затем Бриз как-то странно замер и тронул меня пальцами за плечо:

-Смотри.

Я проследил за его взглядом. На влажной земле возле воды отчётливо виднелся след. Размера так сорок третьего. И по тому, что в него всё ещё набиралась вода, можно было сказать, что отпечаток свежий. Кто-то был здесь, когда мы подходили к воде. И этот кто-то видел нас в чём мать родила. Если не дурак, то точно догадался, чем мы тут занимались. Мыться мы шли, не стесняясь никого и ничего — голяком и заигрывая друг с другом очень даже откровенно. Мы с Митькой переглянулись и сорвались к лагерю. Быстро натянули трусы прямо на мокрые тела и принялись спешно собирать вещи. От спокойствия и безмятежности не осталось и следа.

Глава седьмая.

Дрожь.

(Мир)

Мы это не выбирали, когда рождались в мир.

Но мы выбрали это, сделав первый шаг.

А с первой любовью это выбирает нас.

И у этого нет имени. Есть лишь слово.

Жизнь.

Франсуаза Келен.

Мария Степановна мыла тарелку. И не замечала, что драит её уже несколько минут. Голова женщины была занято вовсе не посудой. Что там было этой посуды в раковине? Сын не отлынивал от домашней работы. Последнее время её очень тревожили постоянные пропадания Сергея где-то вместе с Матвеем. Поначалу мать только радовалась, что у сына появился такой закадычный приятель. Но эта дружба почему-то совпала с появление троек в школе и с частым убегание на ночь.

Когда она в первый раз рискнула позвонить Бризам поздно вечером, чтобы спросить у Серёжи, где лежит большой атлас дорог (для кроссворда понадобился), Нина Ивановна, митина мама, удивлённо спросила:

-А разве они не у вас? Мне Митя сказал, что будет ночевать у Сергея.