Снег на глазах его

Захотелось выть. В глазах потемнело. Всё, мне полный аут. Но тут словно волна накатила. Пусть я сдохну, но мне не это важно. Митька мой важен. Где он, что с ним? Сердце забилось ровно. Всё волнение ушло на задний план. Ради нас с тобой, Митя, я готов на всё. Ради того, чтобы ты жил дальше. Если мне придётся умереть в этом грёбаном гараже… Пусть. Лишь бы Митька, мой Митька, остался цел. Как же хочется его увидеть, обнять, почувствовать этого трепещущего птаха рядом с собой. И больше ничего в этой жизни не потребуется…

И тут я УВИДЕЛ. Зайдя в гараж, Кешка не запер его! Не запер! Забыл или не посчитал нужным. Но для меня это всё-таки шанс. Главное – освободиться от верёвок. Остальное – приложится. Я уже давно заприметил на верстаке набор стамесок. Только одну бы в руки взять. Только бы…

Что-то, наверное, опять появилось в выражении моего лица. Потому что Чита, и не подумавший уходить, со страхом шарахнулся под защиту Облома. Тот же явно не понял порыва души шкета и засандалил ему по шее ладонью. Чита обиженно надулся и уселся на верстак. Облом и его ровесник ещё немного пошептались, а затем дылда сказал, глядя на меня:

-Тихо, главное – тихо.

И шагнул вперёд. Вот тут-то и рухнули все мои представления о дальнейшем. Потому что створка гаражных ворот очень-очень тихо стала открываться. Гопники, увлечённые мной, ничего не замечали. А я, я извернулся ужом и забился подальше в хлам. Облом скакнул вперёд, увернулся от моей очередной попытки врезать ему ногами, и навалился сверху:

-Колян, покрышки в кучу!

Его руки потащили меня в центр гаража, на железную плиту, закрывавшую смотровую яму. Ровесник Облома, тот самый Колян, шустро сложил стопкой четыре покрышки. И меня взвалили на эту пирамиду лицом вниз. Вертелся я, как мог. Но что толку? Как и закричать не мог – скотч надёжно держал губы. Холодные руки залезли под куртку и рубашку, яростно, злобно рванули с ног джинсы. Мой вопль, так и не прозвучав в гараже, сотряс мир. Иначе как объяснить голос, раздавшийся где-то на грани сознания:

-Прочь от него, бесы. Этот ангел – мой.

Глава двадцать третья.

7 ноября

Отблеск чёрного ножа.

(Лицо)

Лишь тот - человек, чьё сердце - пепел.

У кого оно сгорело ради других и себя.

Джон Малахия Уайт.

Учили мы с тобой, Сашенька, Гоголя в школе. Помнишь? Ты погляди, как они застыли. Да они стоят в лучших традициях финальной сцены «Ревизора». Ты согласен со мной? Я тщательно запер гараж изнутри. Как же заботлив был тот, кто не сделал этого раньше. Он дал мне душевное равновесие. Мой взгляд снова охватил панораму сражения.

Мой Ангел лежал на груде покрышек, сверкая обнажённой кожей. А над ним стоял молодой бес со старой шваброй в руках. Рядом с этим бесом с отпавшей челюстью маячил ещё один, совсем такой же. Внутри, как минимум. Ещё двое замерли в оцепенении неподалёку от меня. Милые мальчики. Одного бесёнка даже как-то звали… Не помню. Даже здесь, в пещере дьявольской надо мной сияло кранное небо. То, что надо для освобождения. То, что надо… Я сказал:

-Когда ангелы падают, больно самой земле. Вы знаете об этом?

-Чего? – вздрогнул бес со шваброй, просыпаясь от ступора, - Ты ваще кто такой?

-И каждое перо, выпавшее из ангельского крыла, режет мир до самой его сути.

-Бля, это псих! – вякнуло создание рядом со мной. И бросилось мимо меня к выходу из пещеры.

Но я не дал ему избежать освобождения моего Ангела. Рука сама схватила его за волосы. Бесёнок завизжал, дёрнулся и стих, глядя на меня своими пустыми глазами. Чёрный клинок вышел из его тела, прихватив с собой поганую душу. Я разжал пальцы, и тельце мешком опустилось на землю. Один из бесов постарше закричал что-то странное:

-Мамочкабляходуябольшенебуду…

-И чтобы сшить раны мира, не достаточно просто покаяться, что дал ангелу упасть с небес на землю, - продолжал я рассказывать этим недалёким бесам свою историю, - Не достаточно сшить нитью зияющие провалы, что кричат от гнева, увидев, наконец, это страшное небо…

Бес, у которого когда-то было имя, завизжал и как-то странно запах. Я сморщился. И в это время бес с палкой перешёл в нападение. Это было то, чего мне не хватало. Чего не хватало освобождению. Это была правильность. Та, которая развязывает руки даже кровоточащим младенцам с белоснеными крыльями. Хватаю палку, взмах верного меча, и вот он – торжествующий вой души, почувствовавшей грядущую свободу. Бес с диким воплем отбежал в дальний угол пещеры и там запричитал:

-Оймамабольномамабольнонетпроститеменямамане-е-е-е-ет…

Странно пахнущий бесёнок с мокрыми штанами заскулил:

-Не надо…

-Надо, - ответил я, ласково склоняясь над ним (ведь он уже лежал на полу, свернувшись калачиком), -Ты полежи и послушай.

Не раненый старший бес меня ударил. Чем-то острым. Я с удивлением увидел, что из моего плеча торчит рукоять стамески. Посмотрел на беса, на алое небо, снова на беса. И рассмеялся:

-Закрыть рты чёрные, богохулящие небо, можно только освобождением. Тебя освободить?