Снежные цветы

У нас оказалось много общего. Обе мы любили читать и влезать в авантюрные приключения. А еще приехали сюда с одинаковой целью — помочь своим семьям выбраться из долгов. Словом, нам было о чем поболтать в беседке под липами, посреди небольшого сада за домом, пока остальные терзали портного капризами, выбирая, какие платья сшить для выхода перед женихами.

— Сестрёнка, наверное, тоже сейчас платье шьёт… — мечтательно вздохнула Натэль, глядя на пышную клумбу. — И тоже капризничает, как эти.

— Знать бы, кого ради, может и я бы покапризничала, — улыбнулась я в ответ. — А так… трудно выбрать что-то особенное для того, с кем вообще не знакома.

— Разве мы не знакомы?

Дружно вздрогнув от неожиданности, мы с Натэль одновременно повернули головы ко входу в беседку. Лично я даже не удивилась, увидев там Алланира. Правда, сегодня этот зеленоглазый мерзавец выглядел совершенно иначе.

Простую серую дорожную одежду сменили темно-бордовая туника, расшитая серебром, чёрные облегающие кожаные брюки и высокие чёрные же замшевые сапоги. Медные, сияющие на солнце волосы были заплетены в косу, переброшенную на правое плечо и скреплённую серебряным кольцом. А на груди сияло кроваво-алыми рубинами ожерелье из неизвестного мне матово-белого металла.

Поворошив в памяти ценные сведения, подчерпнутые из опуса незадачливого шпиона, я чуть рот не разинула. Такие ожерелья, если верить книге, являлись исключительной прерогативой старших кланов, лардэнских князей, по положению соответствовавших нашим герцогам.

Прикусив губу, чтобы заставить себя сосредоточиться и не отвлекаться на невольное восхищение этим красавцем, я посчитала рубины в ожерелье. Семь. Много. Очень много. Девять камней полагалось самому князю, главе клана. Семь — его старшему сыну и наследнику. Ох…

Толкнув Натэль локтем в бок, я поднялась со скамейки и присела в глубоком реверансе, склонив голову. Подруга, не раздумывая, последовала моему примеру, заливаясь краской до корней волос. Вряд ли она, как я, поняла, кто перед ней, но уж точно догадалась, что не какой-то слуга.

— Такая честь, милорд, — пропела я. — Чему обязаны?

И не сдержала торжествующей улыбки. Алланир явно озадачился моим вопросом, и теперь пытался срочно измыслить достойный ответ. Безуспешно. Наверное, он надеялся застать меня в одиночестве, присутствие Натэль спутало ему все карты. Оно и к лучшему. Не хотелось мне сейчас никаких продолжений наших постельных бесед, не вели они ни к чему хорошему.

Будь я понаивней, и не случись ночного визита твари и подслушанного разговора, я бы ещё, может, и поверила во внезапно вспыхнувшую любовь. Но всё было как было, а наивность, приличествующую юной аристократке, тщательно оберегаемой от сурового реального мира, я утратила уже давно, лет в четырнадцать. Когда впервые в жизни влюбилась. Сейчас ту глупость было стыдно даже вспоминать, а тогда казалось, что вся моя жизнь рухнула в одночасье. К счастью, недолго.

Он тоже был красив. Не как Алланир, нет, до этого рыжего и бесстыжего ему было как от отцовского замка до Хрустальных гор ползком, но для человека — определенно более чем просто хорош. Молодой оруженосец, мечтающий стать рыцарем, сын папиного вассала. Ловко бренчал на лютне и пел про прекрасную и несчастную любовь, временами украдкой смахивая слезинки. Ну как тут было не дрогнуть девичьему сердцу?

Целых две недели мы тайком встречались в дальнем углу парка. Он держал меня за руку и говорил о высоких чувствах. И вроде бы я понимала уже тогда, что все его трепетные монологи были вычитаны в рыцарских романах. Сама же все их прочла. Но само то, что он это читал и говорил мне… словом, к концу второй недели я окончательно и бесповоротно решила, что он — моя любовь и моя судьба. И да, у меня хватило ума, точнее, глупости, обо всем рассказать отцу.

К папиной чести надо заметить, что он не совершил тогда обычной родительской ошибки, накричав, запретив и посадив меня под замок. После подобного влюбленные как раз и творят традиционные глупости вроде побегов из дома и тайных венчаний. Нет, отец совершенно спокойно выслушал моё пламенное признание. И захохотал. Смеялся он долго и от души. Я стояла перед ним растерянная и не знала, что думать и стоит ли обижаться и оскорбляться.

Отсмеявшись и утерев слёзы, папа спросил меня, как я себе представляю свою будущую семейную жизнь с этим юношей. И я поняла, что, собственно, не представляю её себе никак. Не занимали меня подобные мелочи ни во время нежных свиданий, ни вообще когда-либо. А напрасно.

Отец отправил меня к себе, велев подумать до утра, и перед завтраком прийти к нему снова, с ответом на этот вопрос. Попросив учесть в своих размышлениях тот факт, что на приданое мне рассчитывать не стоит. Не потому, что папа — тиран, не одобряющий моего выбора, а потому, что он просто не располагает для этого средствами, как бы ни хотел обо мне позаботиться. И не забыть, что в отцовском доме я после свадьбы тоже не останусь.