Снимая маску

Вернувшись в Лондон, я встретился с главой телекомпании Granada Джонни Хампом, чтобы обсудить мультик «Паровозик Томас». Я познакомился с Джонни, когда его канал решил сделать телевизионную версию «Иосифа» с Гари Бондом, расхаживающим в разноцветном плаще. Джонни считал, что у музыкального анимационного сериала про паровозик есть потенциал, поэтому я сразу же поручил Дэвиду Ланду заняться очисткой прав. Сочинение музыки для простого и душевного «Томаса» было бы противоядием от тяжелой «Эвиты», как теперь называлась история Эвы Перон. Я вернулся домой и обнаружил Сару в очень странном состоянии.

Казалось, она была совершенно обессилена. Любое движение давалось ей с огромным усилием. Вокруг нее валялась куча пустых пакетов из-под сока. Я сразу же отвез ее к семейному врачу в Лондон. Он вновь высказал мнение, что она подвержена сильному стрессу, и прописал валиум.

Я винил себя в ее плохом самочувствии. Мы жили в огромном доме с разрастающимся садом, с уборкой и прочим нам помогала только приходящая время от времени пожилая супружеская пара. Что же я сделал с сияющей восемнадцатилетней девушкой, на которой женился?

И даже последний каталог из музея Виктории и Альберта с выставкой «Уничтожение Загородного Дома» не служил мне утешением.

На следующий день Саре стало еще хуже, жажда была невыносимой. Я позвонил ее врачу и настоял, чтобы он осмотрел ее еще раз. Стресс не мог быть единственной причиной такого состояния. И снова я повез ее в Лондон. И снова нам сказали, что причиной ее недомогания является стресс. Врач считал, что Саре нужно отвлечься от забот по дому, а я должен перестать беспокоить ее своей работой.

Я решил последовать его совету и предложил поужинать в пабе недалеко от дома. Но Сара села за кухонный стол, обхватила голову руками и начала горько рыдать. На следующее утро я проснулся от того, что она задыхалась и стонала между тяжелыми вздохами. У нее была истерика. Я крикнул нашим испуганным домработникам, чтобы они позвонили врачу в Ньюбери, пока сам нес Сару к машине и устраивал ее на заднем сидении. Обойдя очередь пациентов, которые, казалось, забыли о своих недомоганиях, увидев местную знаменитость, я занес ее в смотровую. Терапевт вызвал скорую, беспрестанно спрашивая меня о наркотиках. Снова и снова я отвечал ему, что ни, я ни Сара никогда не принимали наркотики. Вино – да, я даже целыми литрами, но наркотики были не нашей темой. Скорая повезла нас в больницу в Рединге. Казалось, мы ехали туда вечность. Я сидел сзади и сжимал сарину руку. Она быстро угасала. Когда мы выехали на шоссе и врубились сирены, один из врачей взял меня за руку:

«Это твоя сестра?» – спросил он.

«Нет, моя жена», – пробормотал я.

Он отвернулся, и я услышал, как он сказал: «Извини, сынок».

МЫ, НАВЕРНОЕ, целых полчаса ехали до больницы. Там нас уже ждала каталка, чтобы отвезти Сару в реанимацию. Все вокруг твердили о наркотиках, а я продолжал повторять, что никто из нас никогда даже не притрагивался к ним. Сару увезли, я помню, как женский голос крикнул: «У меня есть идея!» Внезапно я оказался один в совершенно пустом больничном коридоре. В одном его конце стояла телефонная будка, в другом – киоск с газетами. Стояло несколько пластиковых стульев. Это была современная больница. Вот все, что я помню. Я проверил карманы. В спешке я забыл взять деньги. Часы на стене показывали двадцать минут десятого. Через десять минут в нашу лондонскую квартиру должен был прийти мой новый ассистент. Я вышел наружу в подобие садика, чтобы подышать воздухом, напротив виднелась церковь. Но я не пошел туда – мое сознание было недостаточно ясным для молитвы. В половину десятого я позвонил из телефонной будки, к которой успел привыкнуть за следующие несколько часов, к нам домой в Лондон.