Снимая маску

ПЕРВЫМ «КРЕАТИВЩИКОМ», которого я встретил в Нью-Йорке, был только что нанятый музыкальный режиссер Марк Прессел, хороший парень, вскоре оказавшийся полностью замученным. Сразу было очевидно, что ни один порядочный рок-музыкант не будет играть в бродвейском шоу восемь раз в неделю. Но эта проблема оказалась ничем по сравнению с шоком, который я испытал, когда ознакомился с последним бродвейским творением О’Хоргана под названием «Ленни». Это была невероятно слабая пьеса, основанная на истории жизни комика Ленни Брюса. Совершенно неуместный вид голых пророков и исцарапанных прокаженных был достаточно пугающим. Но уродливые декорации были построены нашим новым сценографом, и весь этот кошмар освещал наш новый художник-осветитель, который также упоминался в качестве сопродюсера.

Когда я сказал Роберту и его шайке, что «Ленни» был самым отвратительным зрелищем, что я когда-либо видел в театре, мне прямо сказали заткнуться. Я заметил небольшой кивок со стороны Питера Брауна, предполагавший молчаливое согласие, но он воздержался от комментариев – он все равно не мог ничем помочь.

Но вот где он блистал во всем своем великолепии, так это рядом с Сарой. Он понимал, что она очутилась в мире, далеком от школы благородных девиц в Западном Лондоне. Питер снимал чудесную квартиру на Сентрал-Парк-Вест (Central Park West), в которой живет и по сей день. В то время офис Стигвуда оплачивал сотрудникам какое-то жилье, но вскоре квартира Питера стала для нас вторым домом, особенно для Сары, страшно тосковавшей по родине. У Питера она нашла прибежище, не сравнимое с маленьким номером в отеле Waldorf, где нас поселил Роберт, хотя сам расположился в громадном пентхаусе. Между тем, все еще было неизвестно, когда приедет Тим.

Учитывая мое бешенство по поводу «Ленни» и общее состояние дел, Питер решил, что хорошо бы нам с Сарой уехать на время из Нью-Йорка. Мы отправились в Лонг-Айленд, где я увидел нечто, что, думал, вижу единственный раз в жизни. Но спустя годы был поражен тем же зрелищем в Японии. В баре достаточно фешенебельного ресторана стояла перевернутая бутылка Шато Лафит 1961 года, подававшегося порционно. Этикетка была переклеена так, чтобы ее можно было прочитать. Один бокал стоил сорок долларов. Прибавив к этому ситуацию с «Ленни», я в первый и последний раз в жизни задумался о походе к психотерапевту.

Репетиции начались в следующий понедельник. С самого начала стало ясно, что режиссерское видение «Иисуса Христа – суперзвезды» такое же утонченное и изящное, как Сизарс-пэлас в Лас-Вегасе. Труппа, впрочем, была замечательная. Джефф Фенхольт продолжил выступать в роли Иисуса. Бари и Ивонн по-прежнему играли Пилата и Марию Магдалину. Именно Барри привносил театральное здравомыслие в нашу работу. Бен Верин оказался одним из самых выдающихся артистов, с какими я когда-либо сотрудничал. Раз уж на то пошло, он был чересчур безупречным и профессиональным для роли Иуды, но едва ли это было его недочетом. Жалко, что мне больше выдалось шанса поработать с ним.

Вечером первого же дня я отбил крученый мяч. Питеру Брауну позвонил известный агент Норман Вейс. Не прослушаем ли мы в самую последнюю минуту его новую клиентку? Очевидно, она пела на каких-то сборищах геев, и он решил, что она станет сенсационной Марией Магдалиной. Ивонн Элиман совершенно точно была утверждена на роль, но я на автомате согласился послушать девушку Вейса. Если какое-либо прослушивание и могло поменять решение о распределении ролей, то это было оно. Бетт Мидлер просто невероятно исполнила «I Don’t Know How to Love Him». Ее осмысление гениальной лирики Тима по-настоящему трогало. Я позвонил Роберту и сказал, что никогда не слышал ничего подобного. Но поступать так с Ивонн было бы просто несправедливо. Я утешаю себя тем, что, если бы Бетт дебютировала в нашей показухе, это было бы пустой тратой таланта.

РЕПЕТИЦИИ ВОШЛИ В РИТМ. В этом всем был один серьезный плюс: все согласились, что нам нужна еще одна песня Марии Магдалины. Она почти не появлялась во второй части нашего альбома. Так что мы с Тимом написали дуэт Марии и Петра для эпизода отречения апостола от Иисуса, который назвали «Could We Start Again, Please?». Было здорово услышать его живое исполнение.