Снохождение (СИ)

— «Для неё это важное испытание», говорила она. «Она сделает всё, чтобы лев остался доволен», говорила она. «Пусть лев не чувствует себя стеснённо», говорила она.

— Серетта — нетронутая самка. Всем дисципларам козни строит. Особенно мне.

— Почему? — всё же спросил львина, хотя слово «нетронутая» всё объясняло.

— Я долго училась стальсе, немного смыслю в ней. Мне даже приходилось учиться у великого мастера Эссенди, слыхал о таком?

— Нет.

— Замечательный учитель. И здесь, в Сидне, часто приходилось набивать руку на всех подряд: на подругах, на львах из стражи, на ком угодно. Понятно, что обо мне начали ползти слухи. А я — андарианка, по натуре не такова. Но кому что докажешь, да и смысл. Ну вот Серетта возненавидела меня больше, чем остальных. Такая вот. Маленькая. История.

— Да оно видно. Ну, андарианские черты. Мне нравится.

— Спасибо, — довольно равнодушно пожала плечами, впервые за много лет не приняв комплимент, как полагается. — Она пользуется тем, что сегодня — моё Приятие. Если ты останешься недоволен, то можно заявить, что я не прошла первого и-спы-та-ния, — забавно сложила по слогам.

— Ого. Так Приятие, так это ты как бы становишься… из учениц переходишь в сёстры, перестаешь учиться, да?

— Да.

— Глупо как-то, стальса в качестве испытания. Я думал, вы там… огонь на руках жжёте полдня или там церемонии какие-то…

— Полдня не получится, — усмехнулась Миланэ. — Десять ударов — уже много. Самая длительная игнимара — восемнадцать, около того… Согласна, глупо. Я не виновата, что дали такое первое испытание. Я ни в чём не виновата вообще.

— Как люблю говорить: всегда кто-то в чём-то виноват. Ответственность всегда можно припечатать к конкретной морде. Иначе наступает бардак! Да… Ты не грусти. Воин такую милашку не обидит. Я скажу, что всё было, как в сказке.

Она снова пожала плечами. Говори что хочешь, добрая душа. Слова тут бессильны.

— Страшный у тебя взгляд. Недаром вас тут учат.

— Страйя. Ты страйю давно не испытывал?

— Давно. Как-то не доводилось особо. Это для вас, безгривых, забавы-безделушки. Видение Ваала, все эти штуки. У нас проще. Друг — обними. Враг — убей. Львица — поимей.

— Хах, что ж это — львица не может быть ни другом, ни врагом?

— Нет. Почему. Если львица друг, тогда сначала обними, потом — поимей. Если враг — поимей, потом убей.

— Фуй. Что только выслушивают мои уши?

— Пусть простит благородная, высших школ не оканчивали. Целая жизнь — война.

— Зачем нам столько войн?

— Не знаю. Я давно перестал себя спрашивать. Ты так говоришь, будто бы тебя это касается.

— Я — Ашаи-Китрах. Нас это касается, — говорила Миланэ, медленно. — Я была на Востоке.

— О, может ещё варваров видела? Грозноликих? Драагов, шамхатов с реки Нкан, северняков?

Она не ответила.

— Вы бережёте своих Ашаи на войне, так ведь? — спросила, когда молчание и звуки падающих капель стали уже в тягость.

— Очень бережём. Они помогают, конечно. Суетятся во всей этой грязи. Они — символ. Не дают струсить. Очень бережём.

— А здесь, — топнула она лапой по полу, указывая место, — не особо берегут. Здесь можно и за просто так кровь отдать.

— Ты о чём?

— Берегите своих Ашаи-Китрах. Мы не безупречны, знаю. Но мы пытаемся. Правда.

Она поцеловала его в щёку и вышла.

Ко всему прочему, пигмент на её лбу и переносице от тепла и влажности потёк, но Миланэ это обнаружила лишь тогда, когда алиптера испуганно указала:

— Най-най, что у сиятельной… здесь, вот здесь? Всё красное…

Дисциплара остановилась, потом поглядела в зеркало.

— Истина бьет по лицу, — задумчиво ответила Ваалу-Миланэ.

Амарах Леенайни нервничала, лучезарно улыбаясь важным гостям из Регулата науки, искусств и веры, которых принимала в трапезной.

Дел в сей день было много, как всегда, но одно не давало покоя.

С этим всё шло не по плану. Миланэ не уходила из сестринства (здесь доброе, всепрощающее слово амарах, возвращающее непослушную дисциплару в стан сестёр, расплылось бы безмерной благодарностью в её очах), не подходила к ней сама (ещё лучше), а просто себе начала проходить Приятие, будто её всё устраивает. Это не связывалось с видением ситуации, это волновало. Такое она встречала впервые, а ведь до этого успела подставить несчастных учениц уж пять раз. Четыре дисциплары подошли сами. Одна решила уйти из сестринства.

А тут что?

Миланэ может наделать глупостей. Она может лишить себя жизни, всё разболтать, устроить шум, да мало ли что ещё.

Что-то здесь не так.

Улучив момент, вышла из-за стола, и тут — удача — попалась под руку Амалла.

— Что там? — набросилась амарах на неё.

— С чем?

— С Миланэ.

Та лишь неопределённо пожала плечами, не понимая.

— Что смотришь? Да говори, наконец.

— Откуда мне знать, что там с ней, Леенайни?

— Как откуда? Ты ведь вела её Круг Трёх!

— Ничего я не вела. Кто мне говорил? Мне не было ни предписания, ни… ты мне ничего не говорила, — растерялась Амалла.

Леенайни в отчаянии стукнула себя по ушам.

О, проклятье. Она за-бы-ла.

Точно.