Снохождение (СИ)

Род её, по отцу, ничем не блистал. Бесславен род, вообще-то. Когда-то, очень давно, род Нарзаи славился немалым достатком и хорошими добродетелями, но потом, из-за нерадивых отпрысков, скатился вниз и стал ещё одним обычным родом Андарии — без больших пороков и свершений. По матери родословная была иной, со примесью благородной крови, правда, изрядно разбавленной; мать, вообще-то, вышла за отца довольно случайно, и две её сестры, тётки Миланэ, холодно встретили сей брак. Поэтому-то Миланэ знала только родню отца, а родня по матери была практически чужой, поскольку там выросла невидимая стена. Род Нарзаи бы не чтили вовсе, а с матерью и считаться бы перестали, если бы Миланэ не превратилась сызмальства в Ашаи-Китрах; мать рассказала потом, по секрету, что злые языки пророчили ей быстрый уход с тропы; потом болтали, что она-де не попадёт в дисципларий; а потом не пройдёт Совершеннолетие. Но когда она вернулась с дисциплария полноценной ученицей, всяческая родня стала относиться к их семье намного теплее и дружелюбнее, не говоря уже о шуме в родном посёлке. Ашаи в роду всегда считалась очень хорошим, блестящим признаком, особенно в Андарии, где даже троюродный дядя — близкая родня, знаком того, что к роду благосклонен Ваал, а поскольку Миланэ была первой Ашаи-Китрах в роде вообще, то мать очень этим гордилась, равно как и отец…

Тут Миланэ поймалась на мысли, что и дальше, совершенно бессознательно, продолжает считать мужа матери отцом. Нет, папа всегда будет папой… Она называла его так всю жизнь. Но её кровь состоит наполовину из материнской, и наполовину — из совершенно неизвестной, и всё, что она знает о носителе этой крови — имя и несколько скупых слов описания. Многое из того, что она о себе знает — совершенная чушь, половина предков — не её предки, имя её рода, если по-честному, вовсе не Нарзаи…

Она посмотрела на уже ночное небо, которое заволокли тучи.

«Когда мать узнает, может сгинуть от горя», — совсем запечалилась Миланэ. — «Я думаю сейчас о себе, о своей гордости. О своих глупостях в голове, да? Амон переживет, все переживут, но как мама?»

Помотала головой, взяла в ладонь кончик хвоста и начала рассматривать, словно диковинку.

«Я вернусь домой, и все будут тыкать когтем: “Ха-ха, мы говорили, что с неё ничего не получится”. Так и будет».

Снова обхватила голову руками.

Что там, за порогом? Неизвестно. Полный экстремум, пустая неизвестность. Миланэ не хочется заглядывать за порог, потому что это страшно. Есть много взглядов, что там есть. Учение Ашаи-Китрах и вера Ваала говорят, что там есть Нахейм для тех из Сунгов, кто вёл себя хорошо, остальные же просто растворятся в Тиамате. Какой он, Нахейм, никто не знает, но все о нём говорят. Некоторые сестры утверждают, что его можно посетить в сновидении, но большинство относится к этому очень скептично. Вообще, в это почти никто всерьёз не верит. Иные говорят, что душа выходит и начинает бродить по миру, пока совсем не ослабеет; но Ашаи знают, сколь эта выдумка глупа, поскольку душа без тела существовать не может — ими же проверено, в этом сестринство знает толк. Если ты больна или болен, то тебе не получится сновидеть и побродить по миру; только в здоровом теле — сильная душа. Ещё говорят, что бояться нечего: смерть — сон без сновидений, очень-очень долгий, очень-очень сладкий. Не боишься ведь того, что тебя не было целую вечность до рождения. Да, но все забывают, что время плетит в одну сторону, и никто не может сказать наверняка, что всё после смерти будет так же, как до рождения.

К сожалению, эти взгляды живой крови однобоки и забавны, так как мёртвые молчат; либо там слишком худо, либо слишком хорошо, либо там пропадаешь навечно. Конечно не надо исключать снов с умершими родственниками и страйю, но сестринству ведь хорошо известно, что всё это — мелькание ума в горе.

— Всё, что относится к телу — бренно и недолговечно. Всё, что относится к душе — нестройно и изменчиво. Всюду такое, что я не могу понять. И что делать? — спросила Миланэ, сильнее прижав к себе колени.

Так она просидела некоторое время; ей чудилось, что кто-то стучит в дверь, слышались какие-то голоса, и это она вовсе не восприняла за добрый знак. Даже отчётливо послышалось, что её зовут по имени. Поэтому она поднялась и на всякий случай подошла к двери, хотя понятно, что никто в Аумлане шуметь не будет, но услышала только глухо удаляющиеся шаги.

Стало плохо, так плохо, аж до боли в животе и тошноты — так давал знать о себе великий страх. Она поняла, что должна чем-то отвлечься, потому пошла и зажгла свечи, чтобы не сидеть в темноте. Удалось не сразу, так как игнимара не хотела приходить — хозяйка была утомлена и придавлена борьбой, усталостью, тоской. Это немного отвлекло. Миланэ осмотрелась, отряхнула пласис от грязи (ведь сидела на холодном, каменном полу), села как подобает Ашаи, и начала безосмысленно листать Кодекс.

Остановилась. Не потому, что нашла что интересное (всё знакомо), а от внутренней усталости.