Снохождение (СИ)

Видимо, она надолго всмотрелась в эту табличку на его груди, потому он кашлянул и попросил:

— Прошу за мной. Сиятельная Ваалу-Миланэ-Белсарра в порядке?

— Что?.. А, да, конечно. Хорошего дня. Прошу меня простить.

Они пошли вверх по большой парадной лестнице, огражденную маленькими декоративными столбиками. Вилиус ввёл её в холл, указал, где можно омыть лапы и хвост, с чем ей помогла вмиг появившаяся служанка, дотошно вытершая досуха каждый коготь и умастившая чем-то кисточку хвоста. Миланэ, как всегда, ощутила неудобство, она никак не могла привыкнуть к этой аристократической обыденности; она даже боялась, когда ей мыли и вытирали лапы, потому что в Андарии львят и львён простого происхождения это приучают делать сызмалу самим. Затем управляющий предложил «время для некоторых личных потребностей», но посоветовал «не слишком задерживаться, так как преподобную ждут». Намёк был понят Миланэ верно, и она лишь посмотрелась в зеркало, бессмысленно расправив складки уже весьма примятого пласиса.

— Прошу, — пригласил вглубь дома управляющий.

Мозаичные полы, статуэтки, панно, изображающее быт Сунгов древности; дом не самый большой, но хороший, со вкусом. Лев открыл большую резную дверь, и Миланэ сразу поняла, что сейчас окажется в атриуме; почему-то он предпочёл боковой вход, хотя в атриум наверняка можно попасть сразу с прихожей.

Только она вошла, как за нею гулко закрылись двери, да так, что Миланэ вздрогнула.

Она оказалась в красивом атриуме, полном зелени и уюта. Где-то пели птички: то ли в клетках, то ли в густых ветвях маленьких лавровых деревьев, растущих в солидных кадках. В центре размещался небольшой, круглый фонтанчик, возле которого расположились четыре огромных красных дивана, усеянных подушками разных форм и размеров. Перед ними находились столы, и ближайший был заполнен яствами.

Миланэ встала возле него, перенеся вес тела на одну лапу и вогнув кончик хвоста вверх, а руки сложив в жесте закрытости, обняв плечи.

Справа на диванчике полулежала львица в длинной белой тунике с яркими узорами, лапами к Миланэ. Хвост её распластался по земле, одну руку она закинула за голову, ладонь другой находилась в плоской, наполненной тёмной жидкостью чаше. Лицо рассмотреть оказалось невозможным — на скулах, лбу, подбородке и даже части шеи была нанесена то ли белая глина, то ещё что, и Миланэ не смогла распознать, что это такое.

Прибытия дочери Андарии она, казалось, не заметила вообще.

Терпеливо постояв некоторое время, показавшееся весьма пристойно-продолжительным, Миланэ села на диванчик, подоткнув за спину побольше подушек и закинув лапу за лапу. Всё это время львица лежала, лишь пошевеливая пальцами в чаше, очень тихо напевая мелодию, и никак не обращала внимания на гостью сего дома. Заметив у неё на пальце кольцо сестринства, Миланэ сначала решила заговорить первой, но потом передумала, вздохнула и взяла со столика большую медовую грушу. Которую с наслаждением надкусила.

— Мням-мням.

Миланэ перестала есть.

— Как, вкусно? — спросила львица.

— Да, — ответила дочь Андарии, опустив руку с грушей.

— Это выдает тебя с головой. Зачем церемониться? Бери, что хочется, а остальные — тьфу, и слова не достойны. Какая провинциальность.

Пришлось промолчать. Что тут скажешь?

— Такие, как ты, всегда мечтают что-то свершить, выбиться в свет, проявить себя. Награбастать побольше, побольше! Сожрать! — не слушала ответа львица.

— Я пришла сюда, чтобы выслушивать эти низкие оскорбления? — Миланэ оставила грушу на тарелке.

— А что? У тебя есть выбор? Может быть, да. Нужно же указать, где твоё место.

— Кто-то знает моё место лучше меня?

— Ты так не считаешь? Ты вот сможешь меня оскорбить? — взмахнула хвостом незнакомка, но неудачно — он попал прямо на стол и чуть не перевернул кубок. — Ты не сможешь.

— Я не мастерица оскорблений, — слегка развела руками Миланэ.

— Зато я знаю, на что ты мастерица. Ты — воровка. Ничто не оправдывает воровство, даже величайшая идея. Воровство и благородство души — несовместимые вещи. По крайней мере здесь, в моей голове, — львица постучала себя по лбу.

— Меня мало интересует мнение львицы. Пожалуй, мне пора.

— Оооой, не советую. Ты не в том положении, чтобы играть в обижалки.

— Меньше всего мне хочется слушать бессмыслицу. Престранно будет узнать, что меня позвали лишь ради этого.

— Оскорбление — это оценка. Чтобы оценивать, нужно иметь волю. Тот, кто оценивает — тот творит мир.

— У львицы есть ещё слова для меня? Или всё?

— Вообще-то, с тобой хотят поговорить.

— Я полагала, что это львица пригласила меня на разговор.

— Да прям. Больно надо.

Вдруг с противоположной стороны атриума раскрылись двери и зашуршали шаги.