Сны Эйлиса (СИ)

Мир обрушивался на нее, вплавлялся в сердце, вырывая душу. Целиком, почти каждый миг. Она научилась жить с этим, улавливая в мелодии натянутых нервов истинные смыслы.

Мир состоял из боли, люди питались жестокостью. Но иные — даже не отмеченные красотой или великими знаниями — отличались подлинным героизмом и великой смелостью. С тех пор она научилась не делить все на черное и белое, не смотреть свысока на тех, кто знал меньше нее или в чем-то отличался по мировоззрению. Она оценивала по поступкам, по отваге и милосердию. Но сколько же смертей и сломанных судеб простиралось вокруг ее уютного кокона!

Иногда она не выдерживала, ломалась, и трещина вдоль льда разверзалась пропастью. Она просыпалась в ночи от чужих кошмаров, от далеких голосов и гула неразборчивых звуков. Она догадывалась: кошмары — это чья-то непреодолимая реальность.

«Умоляю, уберите! Уберите от меня войну!» — сквозь слезы шептала она, не имея сил и возможности ни с кем поделиться. И если это каждый миг видел Страж, то Софья понимала, как он сошел с ума. При мысли о Сумеречном Эльфе вдруг донесся его знакомый мягкий голос:

— Война не закончится, если закрыть на нее глаза.

Он показался полупрозрачной тенью, встав возле дивана. Софья вздрогнула, точно черная тень — мрачный предвестник — подошла к ней вплотную.

— Я знаю. Но ведь я… ничего не могу сделать! — прошептала она, восклицая: — Так зачем я все слышу?! Зачем чувствую боль Эйлиса и боль Земли?! Так непривычно остро! Стоит только прочитать о какой-то трагедии, посмотреть новости — и я будто переношусь туда, будто вживую смотрю в глаза всем этим людям. И так тяжело, будто все они мои давние знакомые, хотя я их вовсе не знаю. Это… Это невозможно! Может, я просто схожу с ума?

Она обняла себя руками, устало покачиваясь из стороны в сторону. Жемчуг на ее груди отдавал то жаром, то холодом — как обычно. Снять бы его да выкинуть, но она осознала, что не от камней идет вечная песня всего вокруг. Они лишь усиливали, как динамик.

— Нет, Софья, твой разум крепок, как и твои убеждения. — Сумеречный приблизился, ласково терпеливо объясняя: — Все дело в том предмете, с которым ты не расстаешься уже несколько лет. Да-да, на шее. Жемчуг соединился с твоей душой. Если ты не хочешь слышать, просто сними его.

— Но я… я уже не могу. Я словно заставляю себя страдать, хотя желаю обратно в свою уютную скорлупу, — Софья сжала кулаки, твердо заявляя: — Но так нельзя, нельзя закрывать глаза! Я словно прозрела. Раньше я жила в своих фантазиях, придумывала сказки о прошлых эпохах. Мир ужасен, но он настоящий. И он всегда таким был.

Она заметила, как изменилась ее манера говорить, сделалась отрывистой и ясной без велеречивости и плавности. Вещи заслуживали того, чтобы называться своими подлинными именами. И если уж существовали мрази, то не стоило в угоду вежливости называть их просто «недобрые люди». Недобрые не творят того, что делают нелюди. Недобрым иногда был, к примеру, Раджед, потому что запутался и почти помешался от одиночества, но он оставался человеком.

— Я предупреждал. Это нелегкое испытание, — вздохнул Сумеречный, отходя к окну, глядя через щелочку между зеленых штор. А ведь в комнате все осталось на своих местах! Даже светлый диван хранил память о том дне, когда Раджед перенес на него лишившуюся чувств девушку. Тот образ хрупкости и нерешительности отпечатался в памяти Софьи видением из другой жизни. Она уже вполне осознала: все разделилось на «до» и «после» Эйлиса. Значит, так для чего-то важно.

— Я стану сильнее. Если это испытание, значит, у него есть цель, — уверенно ответила она, стирая с осунувшихся бледных щек невольные слезы. Пусть текут — они еще не признак слабости, скорее, способ выплеснуть лишнюю нерешительность.

— Хотелось бы мне в это верить, — Эльф неуверенно замялся. — Я не знаю наверняка в твоем случае. Признаюсь честно, ты отважная девушка.

— Значит, дальше будет тяжелее? — но Софья улыбалась. — Что ж. Я готова. Зато я впервые вижу мир настолько ясно, оба мира. Ты так существуешь уже сотни лет? Видишь все это, чувствуешь?

— Каждую секунду в сотнях миров, — выдохнул собеседник, ссутулившись. — И ничего не имею право изменить. Тебе достался только осколок великой силы — обостренное ощущение чужой боли, метафизический антипод равнодушия. Но не знания, не этот проклятый архив, который придавливает стопками пыльных томов. И поэтому у тебя остается право выбора! Я же знаю вероятности будущего, которые связывают по рукам и ногам…

Софья встала и подошла к нежданному гостю, заботливо набрасывая ему на плечи белый пуховый плед. Она почему-то знала наверняка, что его знобит.

— Это… невыносимо, — сдавленно произнесла она.