Сны Сципиона

Поначалу мне не слишком везло, то есть скажу честно: успехов не было почти никаких. Я попытался взять Утику и не смог. Победой с трудом можно было признать разгром немногочисленной конницы, что прискакала из Карфагена на разведку, и смерть ее командира, почти мальчишки. Однако я постарался как можно в более выгодном свете представить свои весьма скромные достижения, отправляя отчет для сенаторов в Рим. Захваченных пленников и награбленное в ближайших селениях я загрузил на корабли и отправил на Сицилию, постаравшись представить эти скудные дары как богатую африканскую добычу. Солдаты при этом не получили ни асса, но мне было нужно сообщить о первых успехах и как-то подтвердить свои слова.

Поскольку Утика встретила меня весьма недружелюбно и не открыла ворота, пришлось заложить неподалеку крепость, которую я назвал Кастра Корнелия, и зазимовать там со своей армией. Место это неприступное, но мало подходит для удобной жизни: мыс, глубоко выдающийся в море, соединенный узкой горной цепью с материком. Я приказал обнести лагерь и стоянку для флота единым валом. Корабли вытащили на сушу, в северной части моей крепости устроили стоянку моряков, лагерь легионов я поместил посередине перешейка, а конницу обосновалась в южной части, в небольшой долине у другого берега.

На счастье, нас не забывали этой зимой, пропретор Гней Октавий доставил мне с избытком зерна из Сардинии, а вот с одеждой в зимнее время пришлось туго: присланные тем же Октавием тоги и туники достались немногим.

Приход Масиниссы с крошечным отрядом мало изменил соотношение сил. Союзник это был скорее символический, и, чтобы у нас появилась нумидийская конница, способная решить исход битвы, а не сотня всадников-телохранителей, мне нужно было прежде избавиться от Сифака и поставить на его место Масиниссу. Тем временем Гасдрубал, сын Гискона, и Сифак беспрепятственно собирали армию. В этот раз карфагенский сенат развязал кошелек и выделил Гасдрубалу солидные суммы для того, чтобы призвать наемников под свои знамена. Правда, пунийцы не особенно спешили, возможно, надеясь, что новый консул прибудет сменить меня в грядущем году, и в неразберихе этих перемен они смогут разделаться с нашей отнюдь не самой многочисленной армией.

* * *

А ведь желающие сменить меня в Африке были, многие рвались занять мое место, но каждый раз народ напоминал, что поручил мне достигнуть цели и до той поры сохранять империй проконсула.

Итак, менять меня не стали — и я благополучно зимовал в своей крепости, а подошедшие наконец две армии — Гасдрубала и Сифака — разбили свои лагеря всего в семи милях от меня. Гасдрубал вообразил, что прочно запер меня у моря. У Гасдрубала в лагере стояла в основном пехота, у Сифака — около десяти тысяч конницы и пехота. Они ждали лета, чтобы разделаться со мной, и были уверены, что сторожат римского волка, который вот-вот издохнет от голода.

Я же не собирался ждать не то что лета, а даже весны, и начал действовать без промедления. Первым делом я направил послов к Сифаку в попытке переманить царя на свою сторону. Но недавно женившийся на Собонизбе сладострастник никак не желал разорвать свой союз с Карфагеном. С другой стороны, воевать с римлянами он тоже не жаждал. Посему вообразил себя опытным переговорщиком и стал предлагать свой мирный план, по которому карфагеняне должны были оставить Италию, римляне — Африку, а в прочих провинциях взять себе то, что успели захватить. Как Сифак собирался выманить из Италии Ганнибала, нумидийский хитрец не уточнял.

Условия эти вряд ли утвердил бы сенат, но я сделал вид, что готов их обсуждать в надежде, что Сифак перейдет на мою сторону: тогда положение дел разом изменится и в диалоге отпадет нужда. Однако нумидиец стоял на своем: разрыв с Карфагеном невозможен, во второй раз старик изменять не станет. Собонизба, подобно прекрасному церберу, стерегла свою добычу, находясь вместе с царем в лагере, и те, кто видел эту красавицу, были уверены, что пока она рядом с Сифаком, на нашу сторону он никогда не вернется. Так мы обменивались с ним посланиями, я делал вид, что ищу тропинку к миру, но тянуть за эту нитку нельзя было бесконечно долго — рано или поздно она бы непременно лопнула.

Я не знал уже, что делать, постоянно обсуждал свои планы с Лелием и не находил выхода. Удачу мне принес Тит Карий, отправленный сопровождать посла к Сифаку, по возвращении он попросился поговорить со мной наедине. Старый солдат, почерневший за этот год под солнцем Африки и сделавшийся совсем седым, не утратил при этом зоркости зрения и сообразительности.

Оставшись со мной наедине (если не считать Диодокла, который с годами превратился в подобие моей тени и никогда меня не оставлял — разве что на поле боя, где он был бы только помехой), Тит Карий хитро подмигнул мне и прошептал:

— Ты бы видел этот горе-лагерь Сифака, Сципион!

— А что с ним не так?