Померкло блюдечко во мгле,все воском налитое…Свеча, растаяв на столе,не восстанавливается.Рубанком ловких технарейстих закудрявливается,а прелесть пушкинских кудрейне восстанавливается.От стольких губ, как горький след,лишь вкус отравленности,а вкус арбузов детских летне восстанавливается.Тот, кто разбил семью, к другойне приноравливается,и дружба, хрястнув под ногой,не восстанавливается.На поводках в чужих рукахнароды стравливаются,а люди — даже в облакахне восстанавливаются.На мордах с медом на устахслед окровавленности.Лицо, однажды мордой став,не восстанавливается.Лишь при восстании стыдапротив бесстыдностиизбегнем страшного суда —сплошной пустынности.Лишь при восстании лицапротив безликостижизнь восстанавливаетсяв своей великости.Детей бесстыдство может съесть —не остановится.А стыд не страшен. Стыд — не смерть.Все восстановится.1974
Мопассан
Лоснится черный верх фиакра.Парижский дождь туманно-сиз,и, как озябшая фиалка,гризетка жмется под карниз.Трещат и гнутся дерева.Он едет. Ждут его в салоне.Он приготовился. Сегодняон станет Жоржем Дюруа.Он знает все: как снять цилиндр,и как в цилиндр перчатки кинуть,и в зеркале себя окинуть,и в зал, где музыка царит.И весь, как слух и осязанье,среди колонн и севрских вазот госпожи Вальтер к Сюзаннескользнуть, как лезвие, сквозь вальс.То влево двигаясь, то вправо,то тех, то этих женщин зля,он все рассчитывает здраво.Он понимает: все не зря.Не зря он с этими и с теми.Не зря нахально и легкоон держит, как цветок за стебель,бокал с искрящимся «Клико»…Не зря с мерцающей розеткойон, элегантный, как виконт,во время позднего разъезданад чьей-то шляпкой держит зонт.Но вот он дома — среди книг,чернил, бумаг… Пора за дело!Играть виконта надоело.Теперь он трезв, как зеленщик.Дрова в камине пламя лижет,а за окном ни лиц, ни крыш.Еще как будто нет Парижа.Написан будет им Париж!Стреляют мокрые дрова.Он пишет свой роман,и странновисит на стуле Мопассанаодежда Жоржа Дюруа…1959