Собачьи кости под дубом (СИ)

Ведь, только представьте, она пренебрегла законом и правосудием, а все ради чего? Для чего она это сделала? Ради Маяковски? Нет, наверное. Хотя, кончено, Ричард тоже играл бы здесь важную роль, будь они знакомы дольше и ближе. Но нет, судьба распорядилась иначе, и не им ей противоречить. Нет, она сделала это все не ради Маяковски. Она сделала это ради человечности. Потому что в ее маленьком, юном теле, таком хрупком и нежном, таится большая душа, настолько большая, что и вообразить себе невозможно. А быть может она у нее и вовсе, подобно Вселенной, бесконечна. Иначе как еще объяснить, что она проявила сочувствие к Ричарду?

За то короткое время, которое он знал эту девушку, у него сложилось о ней хорошее, может быть даже слишком, мнение. Он посчитал ее честной, посчитал, что она умеет держать обещание. Ведь, как Маяковски понял, она пообещала Марго передать ему то письмо, и вот к чему это привело теперь. Но на что она пошла, подделала документы - совершила преступление, несмотря на свой страх, встретилась лицом к лицу с убийцей и, тяжело в это поверить, выслушала его и (разве это было в реальности?) пожалела его. Эта девушка посчитала, что Ричард заслуживает понимания и прощения.

Такой большой поступок для такой хрупкой девушки.

А теперь ей грозит тюрьма. За что? За ее человечность. Что она не остановилась, что она следовала за своим сердцем и своей совестью. За то, что она не предала себя и не отнесла картины в полицию, не закопала обратно, в надежде, что их никогда никто не увидит. Она сожгла их. Пыталась ли она защитить его?

Встреться он с ней раньше...

Врач никак не может попасть иглой в вену. Его движения точные и отработанные, вены на руках Ричарда сейчас увидел бы даже слепой, они выделяются больше, чем обычно. Но врач промахивается. Один раз, другой. Ему требуется отложить инструменты и, предварительно встряхнув кистями, прощупать и одну и вторую руку Маяковски, он будто бы хотел убедиться, что с преступником все в порядке, что его вены настоящие, а разве могло бы оказаться иначе?

- Может, стоит попробовать начать с другой, - Врач бубнит себе под нос, разговаривая сам с собой.

В отличие от него, Ричарда бьет мелкая дрожь. И то, что руки его были перевязаны ремнями и пережаты для того, чтобы вены выступали лучше, не могло скрыть то, как дрожали его пальцы.

- Ваше последнее слово? - Голос холодный, пропитанный сталью, ни Ричард первый, ни Ричард последний. Маяковски отрицательно качает головой, когда игла входит под кожу, сначала на одной, затем на второй руке.

Маяковски не хотел умирать, он смирился с тем, что ему придется, но он не хотел. Он только-только представил себе, какой бы могла быть его жизнь утопической, полной счастья и света, не только солнечного, но и искреннего света души. Человеческой, понимающей, сопереживающей души.

В тот вечер, когда он поцеловал ее, он бы не отпустил ее. Он бы уговорил эту девушку поехать с ним. Ричард позаботился бы о ней, отвез бы домой. Он бы узнал, как ее зовут. Обязательно узнал бы. Он бы заговорил с ней, завел бы интересную беседу, как он это умеет, а она ее поддержала бы, потому что, в отличие от Марго, перламутровой и пустой Марго, эта девушка имела целый мир внутри, огромный и неописуемо красивый, завораживающий, манящий и интересный. И этот мир делал бы эту девушку в сотни раз богаче семьи Бёргов, делал бы её обладательницей самых дорогих сокровищ на всей планете - знаний. Неисчерпаемый интерес к познанию делал бы её уникальной. А потом, как бы невзначай, Ричард спросил бы, каким образом она, - девушка, которой, казалось бы, в подобных заведениях было бы просто-напросто скучно, оказалась там. А она рассказала бы ему, что ей самой стыдно, что она оказалась в таком ужасном положении. Сболтнула бы, случайно, как ей тяжело перенести развод родителей, а найдя у Ричарда понимания, рассказала бы о том, что с матерью с каждым днем все труднее и труднее общаться, несмотря на то, что она ее очень сильно любить. Начала бы стыдливо оправдываться, говоря, как глупо поступила, послушав бестолковых подруг, которые сами же бросили. Рассказала бы, как ей было страшно находиться там одной, в толпе пьяных взрослых людей. Она бы расплакалась, а Маяковски с трепетом прижал бы её к своей груди. И тогда, напротив ее дома, когда она оставила бы его, поблагодарив, извинившись за неудобство и смущенно приняв его визитку ("Если тебе понадобится помощь, ты можешь обратиться ко мне"), он бы смотрел ей вслед, наблюдая, как она покидает его, на год, не меньше. Но у Маяковски осталось бы кое-что от нее на память.