Собачий рай

Вести себя столь цинично могла лишь опытная, жестокая преступница…

Даже эта редкостная дрянь Регина, была уверена Самоварова, не могла бы убить человека, а потом беспечно шляться с друзьями по городу, да еще и опрометчиво сообщать об этом всем желающим.

К тому же у визажистки не было мотива.

Вернувшись на кухню и уменьшив до минимума огонь под кастрюлькой, Самоварова зашла в свой резервный профиль – чужое вымышленное имя, на аватарке цветок сирени – и отправила Агате сообщение:

«Поляков умер».

Минут через десять, в течение которых Самоварова нарезала тоненькими кружками, едва касаясь ножом, помидоры, пришел ответ:

«Кто вы?»

Отставив в сторону доску и нож, Варвара Сергеевна, воспользовавшись опцией соцсети, нажала значок «вызов»…

– …Варюша, – на кухне появился доктор, в его руке была связка шампуров, – поможешь нанизать? Я взял готовый, на рынке очень хвалили. – Он кивнул на большую банку, в которой в аппетитном маринаде лежали нарезанные кубиками бледно-розовые кусочки свинины.

– Конечно, – слив в раковину остатки едва не выкипевшей воды, кивнула она.

– Какая же ты у меня мудрая! – чмокнул ее в затылок Валера. – Взяла и придумала детям занятие! Уроки рисования, как уже успела похвастать Лариса, идут на пользу не только твоему чертенку, но и этой несчастной, милой девочке.

– Эта милая девочка, учти, за словом в карман не полезет, – предупредила Варвара Сергеевна.

Нарезая треугольниками еще мягкий, остывший лаваш, она украдкой поглядывала, как доктор, засучив рукава, натирал чистой тканой салфеткой шампуры.

– Вчера заскочил к Анютке, – непринужденно рассказывал он. – Хитра, ох хитра! Дожала Олежку до Сочи. Похоже, парень опять остался без новой машины.

– Как Лина?

– Спрашивала про тебя. Скучает.

– А Аня скучает?

– Скучает, конечно! – Доктор отложил шампур и подошел к жене. – Я так люблю вас обеих! – Он крепко обнял ее за талию и притянул к себе. – И Линку, нашу вредину мелкую, люблю. Не ссорьтесь, девочки! – Валера снова коснулся губами ее макушки. – Ты бы знала, сколько сейчас осложнений, даже у молодых и здоровых, вылезает после ковида, по части психики в том числе. А мы, имея так много хорошего, устраиваем бурю в стакане. Прошу тебя, прояви мудрость, набери ей сама! – Доктор разомкнул объятия и взял ее за обе руки. – Кстати, Аня могла не отвечать на твои сообщения по одной простой причине: буквально вскоре после твоего отъезда, купая Линку, она утопила в ванной телефон. Ходила все эти дни со старым кнопочным, и только вчера Олег новый при мне принес. Но не айфон, смартфон… Возможно, у нее слетел Вотстап или она еще не успела его переустановить. Аня спрашивала про тебя, я видел, она сильно переживает.

Глядя на милые черты доктора – «есенинскую» русость широких бровей, красивой формы тонкий нос, едва заметную родинку на виске и ежик резко поседевших за последний год волос, ей вдруг неодолимо захотелось, как в детстве, громко и глупо разрыдаться. И было уже не важно, прикрывал ли сейчас Валера дурной характер ее дочери или говорил правду – важно было то, что для него мир на их маленьком разношерстном ковчеге являлся неоспоримой ценностью.

А еще хотелось плакать от красоты и несправедливости этой удивительной жизни, объединяющей и разъединяющей истосковавшиеся по любви, смешные, чудны́е, изношенные в битвах за место под солнцем сердца, от несвоевременности драгоценных слов, от необратимости сплетения судеб, от запаха подаренных доктором сиреневых гиацинтов, лежавших на кухонном столе, которые она еще не успела поставить в вазу, от дивного цвета Ларисиных флоксов и от того, что столько уже прожито и неизвестно сколько осталось впереди…

– Какие эмоции вызывал у вас генерал?

– Гнев и сострадание. Вчера прочла в «цитатах великих» о том, что две эти эмоции дают человеку рост, и сразу подумала – это в точку, прямо про меня…

Голос девушки – звонкий, напитанный какой-то еще детской, как у Жоры, наивной уверенностью в своих словах, но уже разбавляющей эту уверенность печалью взрослого, подтвердил то представление, которое Варвара Сергеевна успела составить о ней по многочисленным фото в соцсети и коротким фразам Швыдковского.

В ней не было настоящей, глубинной злобы, значит, не могло быть и подлости.

– Значит, это был не просто секс? – чувствуя, что с этой изумительно открытой девушкой можно и нужно только так, спросила Варвара Сергеевна.

– Не просто. Я видела в нем личность. Он прожил жизнь, о которой я мало что знаю. Я родилась в восемьдесят третьем и в лихие девяностые, время, о котором столько уже снято и написано, была еще маленькой. На прошлой неделе гримировала актеров для детективного сериала о конце восьмидесятых – начале девяностых. Изучая по фото и видеохроникам те эпохи, их антураж – аквариумные госучреждения, хрустальные, переполненные окурками пепельницы, недосказанность и страх, потом, ворвавшимся вихрем, фарт, лихость, обесценивание человеческой жизни, нищету и шальные деньги, постоянно ловила себя на мысли: каким он был тогда? Как выглядел, о чем думал, с кем спал, за что страдал?

– Похоже на любовь.