Собачий вальс (рассказы)

Когда мы садились в машину, я оказалась последней. Дожидаясь своей очереди, чтобы забраться внутрь след за Виктором Сергеевичем и его спутницей, я заметила, как бывший валаамовский послушник смачно схватил блондинку за мягкий зад и сжал пару раз словно резиновую спринцовку. Зардевшаяся невеста радостно ойкнула, из-под накладных ресниц бросила на игривого жениха заговорщицкий взгляд и визгливо хихикнула. «Вот, что значит многолетнее воздержание», — усмехнулась я про себя. Не зря блондинка держит ухо востро — такой может и в сторону вильнуть безо всяких на то оснований. Я скукожилась от прилива неприязни. Жирная многоножка брезгливости вновь зашевелилась, поигрывая кольцами, но вскоре затихла. Вместо этого я услышала ядовитый змеиный шелест простой женской зависти: зубы у меня белые и ровные, а меня давно никто так не подсаживал в машину.

К нашему приезду Люся успела накрыть шикарный стол: салат из свежей зелени и овощей, солёные огурчики и помидорчики, квашеная капуста прошлогоднего засола, нарезанная тонкими ломтиками копчёная колбаса, мягкий ржаной хлеб с тыквенными семечками, дымящаяся пряным укропным ароматом картошечка и запечённая в духовке курица с хрустящей коричневой корочкой. Яства, выставленные в беседке под жидкой тенью маминых садовых деревьев, влекли к себе нескончаемым великолепием сказочного пиршества на скатерти-самобранке. Я несколько лет ничего подобного не ела. Сара, выращенная на обезжиренных йогуртах, тостах с мармеладом и безвкусных овощных смесях из ближайшего супермаркета, беспокойно переводила взгляд с одного блюда на другое, и ноздри на её конопатом английском носу трепетали, как крылья бабочки. Перед запахами Люсиной кухни не мог устоять никто.

— Помянем, как полагается, — забасил довольный Виктор Сергеевич, откупоривая водку.

Женская часть нашей компании принялась за вино и наливку, которые мама готовит каждый год из красной смородины и крепких, наполовину зелёных слив, не вызревавших в подмосковном климате. Только Люся отказалась от дамских напитков и попросила налить себе водки.

— У меня от вина голова болит, — пояснила она.

— Люся вообще очень мало пьёт, — поддержала компаньонку мама. — С её поджелудочной нельзя, беречься надо.

Я захмелела от первого бокала и забыла, что нахожусь на поминках: так мне стало весело. Мамино вино, сладкое, рубиново-красное и прозрачное, как кровавая слеза Богородицы, ударило в виски с головокружительной скоростью. Тело обмякло, конечности приобрели необыкновенную лёгкость. Окидывая гостей и родственников затуманенным взглядом, я заметила, как Сара с восторженным рвением впилась зубами в куриную ножку Люсиного приготовления, цепко зажав её пальчиками с облупившимися чёрными ногтями. Моя милая английская роза с бледными веснушками на носу раскраснелась от удовольствия, и от пренебрежительного равнодушия трудного подростка не осталось и следа. «Сбалансированная диета из овощей и приготовленной на пару низкокалорийной говядины не способствует развитию гармоничной личности», — помнится, подумала я. Отсюда — сомнения и неудовлетворенность, чёрные одежды и раскрашенные синим волосы. Готовь я такую курицу каждый день, моя дочь не стала бы рисовать злобных татуированных мужиков и тонконогих серо-коричневых девочек-убийц с самурайскими мечами за спиной; она бы рисовала пышущих здоровьем карапузов на розовых пони и разноцветных бабочек, кружащих над радужными клумбами из пионов, георгинов и астр.

Второй бокал — и очертания предметов потеряли привычную чёткость. За вторым последовал третий, затем четвёртый, пятый… Взгляд блуждал, смех сделался подчёркнуто-весёлым, щёки горели от возбуждения. Нет, мама, определенно, ведьма или могла бы ей быть! Таким вином опаивали древнегреческих героев, чтобы они забывали дорогу домой. Такое вино стояло перед поэтом, когда он понял, что истина не столь далека, как кажется. Такому вину не жаль было посвятить вечер, а, может быть, и целую жизнь, потому что оно сглаживало шероховатости и размягчало твёрдые принципы. С ним многое казалось возможным.

Все женщины за столом, за исключением Сары и Люси, оказались под сладостным влиянием колдовского пьянящего зелья. Мама, полыхая румянцем на широких монгольских скулах, кричала, перегнувшись через стол:

— Наташенька, возьмите ещё картошечки! Это своя, без пестицидов, я специально две грядочки выращиваю.

Наташей звали блондинку, невесту дяди. Она размахивала руками и широко скалилась во весь пухлый розовый рот, обнажив кривые трухлявые зубы, но сейчас она не казалась мне столь отвратительной, как раньше.