Но есть и вовсе уж хитрая категория информации — та, в которой нет даже упорядочения значений. Вот хотя бы музыкальный звук. Главный его признак — это основная частота колебаний. Важна также и комбинация «вспомогательных» частот, в которых имеются области усиления: это тембр звука, так называемые обертоны. Но ведь не только частотная характеристика создает то звучание, которое отличает Чайковского от Моцарта или Пугачеву от Земфиры. У звука есть длительность и сила, и эти признаки, хотя и упорядоченные сами по себе, никак не связаны с частотой колебаний или между собой. Еще труднее описать, за счет чего создается «туше» пианиста, определяющее его неповторимую манеру. А ведь способ прикосновения к клавишам не имеет упорядоченной шкалы значений и никак не влияет на явные характеристики звука! Но нет сомнений, что манера Рихтера или Гилельса столь же узнаваема, как и кисть Рембрандта или Рафаэля.
Такого рода информация, описываемая разными, не связанными друг с другом признаками, которые могут определяться Бог весть какими хаотическими множествами значений, может быть названа полевой.
Я не случайно употребила именно этот термин. Слово «поле» нынче в чести у тех, кто пытается описывать принятыми в науке способами те процессы, которые никак не поддаются формальному описанию и осмыслению. «Лептонные поля», «торсионные поля»… Кто знает, какие еще поля мы придумаем завтра, чтобы скрыть свою растерянность перед загадками матушки-Природы?
А уж слово «биополевой» никого даже и не смущает. Спектральные характеристики электромагнитного излучения живого организма и каждой его структурной части (органа, клетки) регистрируются приборами, анализируются компьютерами и воспроизводятся генераторами. Только почему же никто не сумел получить от аппаратуры такого же эффекта, какой дают руки целителя? Есть, видно, у живого еще что-то, напоминающее туше музыканта…
Разная внешняя информация по-разному затрагивает подсознание, активизируя его и, что еще важнее, заставляя сотрудничать с сознанием, выводящим мысли и чувства в явную форму. Ближе всего к полевой информации обоняние и вкус, затем идет осязание, потом слух. Зрение несколько уступает последнему по «непрерывности», снабжая нас по большей части явной, дискретной информацией. Чувствительность к непрерывной информации у людей очень индивидуальна и очень различается по разным органам чувств. Тех, кто наиболее восприимчив к скрытой полевой информации, не отражаемой сознанием, мы обычно называем экстрасенсами.
Модное нынче слово «экстрасенс» мы понимаем очень неоднозначно тут вам и ясновидящий, и знахарь-травник, и легендарный всемогущий маг вроде достославного Мерлина. Но физиологи, исследующие органы чувств человека, внушили мне совсем иное понимание этого термина. Экстрасенсами («сверх-чувствующими», если уж переводить с английского поточнее) имеет смысл называть тех, у кого чувствительность развита больше обычного, например, дегустаторов с их удивительно тонким обонянием и вкусом.
Нет, уточню. У дегустаторов, как и у художников, и у музыкантов одно-единственное чувство, нужное для профессии, развивается прижизненно, в процессе тренировки, как мышцы у спортсмена. Есть, однако, люди, которым расширенное восприятие и повышенная чувствительность анализаторов присущи от рождения. В этом случае все органы чувств воспринимают мир несколько иначе, чем у среднестатистического человека. Экстрасенсов от рождения в мире не так уж и мало: от пяти до пятнадцати процентов, по разным оценкам, то есть, усредняя, — каждый десятый. У вас есть десять шансов из ста оказаться в их числе. А если вам поможет ваша собака — шансы удвоятся или утроятся.
Только дело ведь не в том, чтобы воспринимать информацию, недоступную среднему человеку — эка штука! Надо бы еще и научиться пользоваться ею сознательно, так, чтобы добиваться того эффекта, какого мы пожелаем. Целительство, гипноз, телепатия, лозоходство (биолокация), ясновидение — это далеко не полный список тех возможностей, какие дает развитое подсознание.
В процессе развития логического мышления и совершенствования так называемой нео-коры головного мозга мы постепенно утрачивали способности тонкого восприятия действительности, пока они не сделались для нас чем-то необычайным. Но я полагаю, что те способности, которые для людей являются исключением, для животных представляют собой норму. Статистикой на этот счет я не располагаю, но из общих соображений считаю, что им свойственны те же пять-пятнадцать процентов отклонений от нормы, что и нам, людям, только отклонения эти противоположной природы. И связано это именно с ролью сознания и подсознания в информационной деятельности мозга.