Шедший впереди толстый, огромного роста обершарфюрер СС Гомерский — пристально посмотрел на нас, затем широко расставив ноги и помахивая плетью, крикнул:
— Столяра и плотники — одиночки, два шага вперед!
Вышла группа около восьмидесяти человек, преимущественно военнопленных, в том числе и я. Всем нам начальник первого сектора обершарфюрер Карл Френцель приказал пройти во второй огороженный двор. Затем нас направили в один из бараков. Пришлось размещаться на голых нарах — даже соломы на них не было.
Спустя около часа я вышел во двор лагеря. Многие товарищи из нашей группы завязали беседы со старыми лагерниками. Один из них — пожилой человек с одутловатым, землистым лицом — подошел ко мне и сказал:
— Давайте познакомимся. Мое имя Леон Фельдхендер[395]
.Я пожал его руку и спросил:
— Скажите, какие здесь порядки?
— Порядки? — улыбнулся с горечью он. — Должно быть, такие же, как и в других лагерях. В шесть утра гонят на работу. Рабочий день шестнадцать часов. В двадцать два часа отбой. С охраной не разговаривать. К проволоке не подходить, иначе расстрел. Эти сектора существуют свыше года. В первом секторе нас около пятисот человек, отовсюду — из Польши, Франции, Чехословакии, Голландии и других стран. А из России это только вас привезли впервые.
— А что это горит там? — показал я на багровое пламя, видневшееся в стороне от лагеря, на расстоянии не более полукилометра.
Леон осмотрелся по сторонам, взглянув пытливо, потом ответил тихо:
— Не смотрите туда, запрещено. Это горят трупы ваших товарищей по эшелону.
— Как!? — воскликнул я, почувствовав, леденящий холодок пополз у меня по спине. — И женщин и детей?
— Да, всех, — дрогнувшим голосом ответил Леон. — Почти каждый день по две тысячи человек прибывают сюда из различных стран и все они немедленно умерщвляются. На этом маленьком клочке земли, не более десяти гектаров, гитлеровцы убили свыше полумиллиона детей, женщин, мужчин…
Через некоторое время, когда я ближе познакомился с Леоном, он мне рассказал о фашистской «фабрике смерти». Леон работал на складе второго сектора, где сортировал и отправлял в Германию вещи, оставшиеся после убитых, и все подробности он узнал от стражников, сдававших эти вещи. Кровь стыла в моих жилах, когда я слушал рассказ Леона, и до конца дней моих, до самой смерти останется в моей памяти ужасная картина гибели неповинных людей.
Солнце близилось к закату, бросая прощальные мягкие лучи. Небо было безоблачно, воздух напоен ароматом близкого леса, оттуда доносилось веселое щебетание птиц. Но люди шагали, погруженные в мрачные думы.
Они шли, выстроившись колонной, окруженные усиленной охраной, вдоль проволочного заграждения. Впереди голые женщины и дети, позади — на расстоянии сто метров по проволочному коридору — голые мужчины. Вот, наконец, ворота, над ними надпись третий сектор. Во дворе большие каменные здания двух «бань» с маленькими оконцами, защищенными толстой железной решеткой.
Женщины и дети вошли в одну «баню», мужчины — в другую. Охрана осталась снаружи и тотчас же заперла за вошедшими тяжелые, обитые железом двери.
Где-то вблизи послышался мерный рокот мотора.
Некоторые в «бане», взяв тазы, подошли к кранам за водой. Но дикий нечеловеческий крик заставил их оглянуться назад и оцепенеть. Все смотрели вверх. С потолка, через широкие металлические трубы медленно ползли темные, густые клубы газа, нагнетаемые при помощи танкового мотора.
Все поняли, что обречены на мучительную смерть. Отчаянный плач, испуганный крик детей слились в один страшный вопль. Матери судорожно прижимали детей к своей груди или, положив их на пол, укрывали своими телами. Погибая сами в мучениях, женщины инстинктивно стремились спасти детей или хотя бы на некоторое время отдалить их смерть. Многие метались, словно подстреленные птицы, ища уголка, где можно было бы спастись. Но газ полз неумолимо все ниже и ниже. Ужасны были страдания людей, погибавших от медленного удушья.
Не прошло и пятнадцати минут, как все было кончено. В двух «банях» на полу остались груды почерневших трупов.
Тогда с тяжелым гулом заработали мощные вентиляторы, очищая воздух в «банях». Спустя немного времени надсмотрщик заглянул в помещение «бани» через толстое стеклянное окошечко в потолке. Убедившись, что воздух очистился, он дал сигнал — и тотчас же при помощи особого механизма раздвинулся пол, и трупы свалились ниже, в подвал. А там уже стояли вагонетки… Вскоре они, тяжело нагруженные, выкатились на лагерную площадку. Узники сложили трупы в штабеля, как дрова, облили горящей жидкостью и зажгли.
Пламя лизало почерневшие трупы, взмывалось яростно вверх, точно и оно стремилось вырваться на широкие просторы из лагеря смерти, чтобы поведать всему миру ужасную правду.
Заканчивая рассказ, Леон сжал кулаки и гневно произнес: