Вместо мыслей о конкретных вещах, терпеливо следующих друг за другом по избитому пути привычных ассоциаций, наш разум совершает самые неожиданные и резкие переходы от одной идеи к другой. В нашем разуме рождаются сложнейшие обобщения и точнейшие разграничения, самые неслыханные комбинации элементов, самые тонкие ассоциации; одним словом, мы будто бы попадаем в кипящий котел идей, где все шипит и бурлит с ошеломительной силой, где связи между чем угодно могут возникать и распадаться в один миг, где нет ничего похожего на однообразный конвейер и где неожиданность кажется единственным законом.
Одним из лучших друзей Уильяма Джеймса был философ Чарльз Сандерс Пирс. Он считал себя глашатаем неопределенности, случайности и хаоса. Пирс терпеть не мог тех, кто в человеческом разуме видел детерминированную систему, неуклонно катящуюся по рельсам наследственности и среды. По его мнению, ум – вместилище чистого хаоса: происходящее в нем тяжело описать и невозможно предсказать. Тем не менее Пирс, как и Джеймс, симпатизировал дарвинизму и разделял идею, что разум – естественный плод эволюции.
Быть может, однажды наука о креативности вернет себе изощренность, которую привнесли в нее в 1880-х гарвардские ученые, не видевшие противоречия между дарвиновской теорией эволюции разума и индетерминистским взглядом на ментальные процессы. Их бы позабавили наши сегодняшние споры о генетическом детерминизме. Джеймс и Пирс понимали, что непредсказуемое поведение осуществляется за счет врожденных способностей нашего мозга – и не случайно, а по “задумке” эволюции. Эта глава была чем-то вроде примечания к теме жизнерадостного индетерминизма Пирса. Мы убедились, что во многих играх эффективны смешанные стратегии, а во многих эволюционных ситуациях – непредсказуемое поведение. Возможно, человеческая креативность – это верхняя точка длинного пути усложнения мозговых механизмов, обеспечивающих все более и более непредсказуемое поведение. Из-за такой склонности нашего мозга к хаотичности психология в качестве предсказательной науки не выдерживает никакой критики, но именно благодаря этой склонности жизнь заслуживает того, чтобы проводить ее вне стен лаборатории.
Эволюция человека как романтическая комедия
Мне кажется, нечто важное о человеческой креативности сообщает тот факт, что романтические комедии намного популярнее документальных фильмов о жизни великих изобретателей. Это связано не только с тем, что герои романтических комедий – это привлекательные люди, которые добиваются успеха у своих избранников, пользуясь их неофилией. Мы любим этот жанр еще и потому, что романтические комедии – часть наших собственных ухаживаний. Мы можем (опосредованно) платить голливудским сценаристам, чтобы те заставляли наших возлюбленных смеяться. Но у наших предков такой возможности не было, да и сейчас ее недостаточно. Если мы нагоним тоску в беседе после фильма, объект наших ухаживаний, скорее всего, сообщит, что вечер был чудесным, и предложит остаться друзьями. Любовь нельзя купить. Но ее можно пробудить – отчасти с помощью юмора, главной арены для демонстрации своей креативности.
Теории человеческой эволюции – это не только научные гипотезы, но и сценарии. Выдвинуть хорошую новую гипотезу может помочь сценарий такого жанра, который раньше никто не использовал. Традиционные эволюционные сценарии – это в основном приключенческие боевики, военные драмы и политические триллеры. Наверное, в вашем воображении уже возник Мэл Гибсон со стальным взглядом, лоснящимися грудными мышцами и набедренной повязкой из звериной шкуры, вместе со своими крепкими соплеменниками сражающийся за независимость от неандертальских угнетателей? Или, может, Сигурни Уивер, которая рубит в темных пещерах плейстоценовых монстров, пытаясь защитить детей, пока ее незадачливые товарищи мужского пола валяются поблизости с выпущенными кишками?