Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

В 1536 году, когда Кальвин посетил Женеву на пути в Страсбург, он все еще не проявлял стремления к реформам. Незадолго до этого город, стремившийся обрести независимость от герцогства Савойского, изгнал из своих пределов Римско-Католическую Церковь. Женева жаждала независимости – но когда дело касалось военной помощи, она полностью зависела от Швейцарского союза, а в особенности от Берна. Швейцарская Реформация распространилась и на нее – но движению недоставало организованности. А кроме того, город управлялся демократически избираемым советом, лишь недавно освободившимся от власти Католической Церкви, и совет не собирался сдаваться на милость новых религиозных властей.

Обращение Кальвина из книжного ученого в активного религиозного деятеля произошло под влиянием двух ведущих женевских церковных реформаторов – Гийома Фареля и Пьера Вире. Мне нечего добавить к тому, как описывал это сам Кальвин (цит. по: McGrath 1990, 95):

Немного прежде папизм был выдворен одним хорошим человеком, о котором я уже упоминал [Фарелем], и Пьером Вире. Однако обстоятельства были еще далеко не улажены, и среди жителей города все еще имели место распри и серьезные и опасные разногласия. Тогда один человек, ныне – мятежный нечестивец, вернувшийся к папистам, нашел меня и рассказал об этом другим. После этого Фарель (чей пыл в проповедовании евангельской вести был удивителен) проявил немалое усердие, чтобы удержать меня. А услышав, что у меня есть ряд частных научных занятий, ради которых я хочу остаться свободным, и найдя, что его просьбы ни к чему не ведут, он разразился проклятьями и сказал, что Бог проклянет и мой досуг, и мой покой, нужный ради учений, если я уеду и откажусь оказать им поддержку и помощь в их великой нужде. Эти слова так потрясли меня и так взволновали, что я отказался от намеченного путешествия. Однако, сознавая свой стыд и робость, я не хотел принимать на себя долг исполнять какие-либо особенные обязанности.

Как отметил Макграт (McGrath 1990, 96), «нам никогда не узнать точно, что именно Фарель в нем нашел». Однако Кальвин доказал свою полезность уже несколько недель спустя, в публичном диспуте, где решалось, останется ли Лозанна католической или станет реформаторской. Католики обвиняли реформаторов в нечестивости – ведь те пренебрегали трудами христианских авторов первых пяти веков! Эрудированный Кальвин ответил обвинителям не только то, что реформаторы ценят наследие отцов церкви, но и заявил, что реформаторы знают о писаниях святых отцов намного больше, чем сами католики. И он доказал свою правоту: привел на память так много фактов, что противники были посрамлены. Ученость Кальвина и его писательские таланты стали мощным орудием в его новой роли социального реформатора.

Иногда Кальвина изображают религиозным тираном, который держал Женеву в железной хватке. Но это очень далеко от правды, что признают, по сути, все исследователи его жизни. Кальвин не имел формальной власти в делах, касавшихся гражданского правительства. Он никогда не стал гражданином Женевы. План его план реформ изначально отвергли, а в 1538 году Кальвин и Фарель были изгнаны из города; их пригласили обратно лишь тремя годами позже. Городской совет во многом противился Кальвину вплоть до 1555 года – но потом богатые изгнанники, большинство из которых Кальвина поддерживали, получили дозволение купить статус бюргера и тем самым обрели право голосовать. Впоследствии отношения между кальвинистской церковью и городским советом стали более конструктивными, но, тем не менее, Кальвин все так же играл роль исключительно советника. А кроме того, он не руководил жестко даже своей церковью. Положение пастора он разделял с другими, а решения принимались только тогда, когда получали единогласную поддержку. Позже мы еще подробно обсудим, как именно это происходило в церкви Кальвина.