Поскольку молитва есть своего рода соглашение между нами и Богом, посредством которого мы изливаем перед Ним все наши желания, радости, печали и, наконец, наши самые глубинные чувства, самую суть своего сердца, мы должны возносить молитву с пристальнейшим вниманием, и каждый раз, когда взываем ко Господу, нам надлежит снисходить в самые потаенные уголки души и обращаться к Богу сердцем своим, а не гортанью и не языком. Хотя язык иногда привносит нечто в молитву, тем ли, что удерживает ум в намерении мыслить о Боге, или же тем, что занимает ту нашу часть, которая явно предназначена провозглашать славу Божью, как душа призвана размышлять о Господней благости – но все же Господь через пророка своего изрек, сколь малоценны для Него бездумные молитвы, когда Он грозит страшной местью тем, кто, отдалившись от Него в сердце своем, чтит Его на словах (28).
В качестве образца катехизис предлагает молитву Господню – способ помолиться Богу Его же словами; и да, в ней превосходно и предельно кратко выражена вся системы верований. Объясняя смысл слов «и не введи нас во искушение», Кальвин признает, что идеал интернализации недосягаем, равно как и идеалы поведения – и даже искушение он описывает как вид упражнения, сохраняющего нашу духовную силу:
В этом прошении мы не молим избавить нас от искушений вовсе – нет, пусть они лучше пробуждают, терзают, подстегивают нас, лишь бы от великой бездеятельности не стать нам ленивыми. Так же и Господь каждый день проверяет избранных Им, наказывая их бесчестием, бедностью, горем и другими видами бедствий. Скорее, мольба наша в том, чтобы в искушении Он не дал нам ни пасть, ни погибнуть, но чтобы мы, обретя силу и решительность по владетельной воле Его, могли выстоять против любых сил, идущих на нас. Молим и о том, чтобы мы, хранимые Им, освященные Его духовными дарами, укрепленные Его защитой, могли выстоять, не покоренные ни дьяволом, ни смертью, ни вратами адовыми, ни всем царствием бесовским. И мы должны указать на то, что Господь велит нам сообразовать молитвы наши с правилом любви, поскольку Он определил, что мы не должны искать своей выгоды, если при этом прекращаем заботиться о своих братьях, ибо Он приказал нам тревожиться об их благе так же, как и о нашем собственном (32).
И кроме того, словно этих отношений Бога с людьми не хватало, чтобы мотивировать поведение, Кальвин, как и многие в то время, верил в то, что близка последняя битва между Богом и антихристом (сам Кальвин твердо считал, что антихрист – это папа римский), а Христос желает, чтобы Его Церковь воссоздали заново и восстановили до Его Пришествия. Это внушало не только мысль о том, что надо спешить, но и чувство того, что ни прошлое, ни настоящее не предсказывают вероятных будущих событий. Уоллес сказал об этом так (Wallace 1988, 40):