Собор памяти

Они приближались к Меркато Веккио, и на улицах стало так людно, что приходилось пробиваться через толпу. Даже сегодня торговцы стояли у своих раскладных лотков и торговали мясом, птицей, овощами и фруктами. Их вывески были украшены грубо нарисованными крестами. Один торговец ощипывал живых цыплят. Рядом с ним крупная плотная женщина жарила на вертелах над жаровней дичь и продавала её на самодельном прилавке вместе с хлебцами, бобами и медовыми пастилками.

Пучки петрушки, розмарина, базилика и фенхеля благоухали на заваленных требухой улицах. Там в клетках выставлялись на продажу кошки, кролики и живые птицы; один купец выставил даже нескольких волков и запрашивал за них бешеную цену; впрочем, он мог надеяться, что продаст их, потому что не могло не найтись в толпе таких, кто захочет уподобиться Первому Гражданину и заслужить публичное virtu[97], выставив для стравливания собственных зверей. На другой улице продавали священные предметы и фигурки зверей, особенно геральдических львов. Фигурки были вырезаны из камня и дерева или сделаны из золота и серебра. Предусмотрительные златокузнецы платили солдатам за охрану товара.

Леонардо и Никколо держали путь по лабиринтам улиц и площадей; дома, построенные на останках старых башен, что некогда принадлежали высокородным вождям, вздымались как тюремные стены, заслоняя собою солнце. Они ещё не дошли до главной рыночной площади, когда услышали крики горожан и рычание и вой хищников. Леонардо сжал руку Никколо, чтобы их не смогли случайно разделить, и они стали пробиваться сквозь толпу.

Наконец они добрались до Меркато Веккио. Ограждённая по углам четырьмя церквами, она была превращена в арену. Лотки торговцев спешно убрали и установили большие трибуны; высотой они были с некоторые дома. Вымпелы с изображением Мардзокко и гербами Медичи реяли над самыми высокими точками трибун, над крышами и башнями домов.

   — Смотри! — закричал Никколо, и лицо его вспыхнуло одновременно восторгом и страхом.

Толпа вдруг с воплями раздалась. По улице мчались самые большие вепри, каких Леонардо когда-нибудь доводилось видеть. Животные сбежали с арены, где их охраняли armeggiatori братства покупателей. Человек пятнадцать ливрейных юнцов мчалось за зверями, чтобы догнать их и прикончить: быстро убив беглецов, юнцы могли уменьшить позор, который навлекли на себя и своих нанимателей.

Но вепри обезумели от ярости — полуголодные, испуганные, с пеной на мордах.

Леонардо покрепче сжал руку Никколо, и тут их сдавило и вытолкнуло на обочину. Кто-то попытался врезать Никколо по уху, но Леонардо отбил удар.

   — Спокойно, Никко, — сказал он; и тут их качнуло назад, словно под напором приливной волны. Леонардо удалось устоять и удержать Никколо; не обними он его, мальчик упал бы и был раздавлен.

   — Леонардо, я и сам справлюсь! — Никколо вырывался, пытаясь заглянуть поверх голов стоящих впереди.

Толпа вновь навалилась на них, и они смешались с ней. Вепрь порвал девочку лет десяти, прежде чем один из armeggiatori успел смертельно ранить его. Но даже с копьём, пронзившим шею, вепрь продолжал сражаться. Леонардо увидел его: пасть раскрыта, клыки покраснели от чужой и собственной крови. Огромная голова дёрнулась вправо, влево... и тут юноша в ливрее сразил его. Рёв зверя был зловеще похож на человеческий. Потом вепрь рухнул, ломая клыки, когда его морда ударилась о камни вымощенной ещё римлянами улицы. Упал ещё один кабан; смуглый юноша перерезал ему горло и брезгливо отпрыгнул, когда зверь в предсмертной судороге сперва помочился, а потом опорожнил кишечник. Другие вепри промчались мимо, один из них истекал кровью; armeggiatori бросились в погоню.

Кабанов и armeggiatori поглотили улицы, и опасность миновала.

Новость кругами расходилась по толпе. Слышались довольные возгласы. Отец раненой девочки и двое юношей в ливреях унесли её, и толпа вернулась к кровавой оргии смерти и жертвоприношений на Меркато Веккио.

Никколо ни на дюйм не отступал от Леонардо, и они позволили толпе вынести себя к арене и высившимся над ней трибунам. Люди, вооружённые копьями и защищённые подвижными деревянными панцирями «черепах», дразнили медведей. Распотрошённые трупы воняли на солнцепёке. Рыночная площадь превратилась в склеп, в жуткое напоминание о праздниках древнего Рима. Семь-восемь десятков хищников рыскали по арене, всматривались в толпу, принюхивались к запаху крови, дрались и убивали друг друга. Перед улицами были сооружены ограды; прореху, в которую прорвались кабаны, чинили двое перепуганных рабочих в голубых с золотом ливреях Пацци.

   — Это armeggiatori Пацци упустили вепрей, — сказал Никколо. — Как думаешь — случайно?

Леонардо пожал плечами.

   — Если бы они собирались устроить охоту на улицах, то пустили бы несколько человек впереди вепрей. И ты же сам видишь — ограда сломана.

   — Они могли только что решить выпустить их. Ограду могли надломить прежде, чем её разнесли кабаны... Но я уверен, что Сандро будет доволен.

   — Почему это? — спросил Леонардо.

   — Потому что бесчестье падёт на Пацци. Ты разве не слышал, что происходит?

   — Боюсь, что нет.