Собор памяти

— Дела очень плохи, дружище — хуже некуда. — Голос Сандро заметно дрожал, и он выглядел таким измождённым, словно смерть приблизилась не только к Симонетте, но и к нему. — Симонетта... — Но продолжить Сандро не смог.

Собравшись с силами, Сандро отвёл Леонардо в сторонку, чтобы поговорить наедине.

Но Никколо не отходил от своего мастера.

   — С ней сейчас врач, — сказал Сандро. — Он пропускает к ней только по одному человеку. Он даёт ей Agnus Scythicus — это наша последняя надежда. Говорят, это средство творит чудеса.

   — Как рог единорога... или оленя, — вставил Никколо.

   — Именно, — согласился Сандро.

   — Сандро, почему Великолепный отвернулся от меня? — спросил Леонардо, стараясь скрыть тревогу.

   — Я тоже это заметил. Не знаю. Быть может, Симонетта что-то сказала ему.

   — Возможно... Но ты, мой друг, как ты?

   — Я сильнее, чем ты думаешь.

   — Наоборот, Сандро, — я думаю, что у тебя огромный запас сил.

   — Ты думаешь, раз я был заражён vita nova[100] Симонетты... потому что из меня изгоняли...

   — Пузырёк...

   — Но её дух струился из её глаз и рта, как дым благоуханного дерева...

   — Возьми себя в руки, Сандро! — Леонардо стиснул руку друга, стремясь поддержать его. Из глаз Сандро скатились слёзы; он торопливо отёр их и улыбнулся Леонардо.

   — Я плохой утешитель.

   — Зато хороший друг.

   — Более важно, что я был её возлюбленным.

   — Был и есть.

   — Мне думается, Леонардо, она была хорошим другом и отдалась мне, как врач пациенту.

   — Тот может считать себя счастливцем, у кого такой врач, — сказал Леонардо.

Сандро кивнул и улыбнулся.

   — Правда, я слишком, наверное, суров к себе. Но я не могу смотреть, как она умирает, Леонардо. Просто не могу... — Он сильно прижал ладони к лицу, будто пытаясь сокрушить самые кости. Леонардо обнял его, повернув к стене, чтобы другие не увидели, как он плачет, и так держал, как ребёнка, покуда он не перестал всхлипывать и не задышал ровнее.

Придя в себя, Сандро отстранился от Леонардо.

Дверь спальни Симонетты открылась, и в зал вышел врач; Лоренцо и Пико делла Мирандола в белой мантии чародея подошли к нему. Они посовещались, и Лоренцо прошёл к Симонетте. Но почти сразу вышел и знаком предложил войти Сандро. От Леонардо Великолепный снова отвернулся.

Когда Сандро ушёл, Никколо сказал:

   — Возможно, нам стоило бы выразить его великолепию свои соболезнования.

   — Симонетта ещё не умерла! — резко сказал Леонардо. — Неужели ты так спешишь, что торопишь смерть?

   — Прости, Леонардо. Я не хотел никого задеть. Просто подумал, что, если ты заговоришь с ним, он перестанет смотреть на тебя волком.

Но Леонардо смотрел на дверь спальни Симонетты. Он думал о Сандро — Сандро, который без Симонетты перестанет быть собой.

Как станем мы жить без тебя, Симонетта?

Кто будет любить нас?

Кому станем поверять мы свои тайны?

Кто теперь откроет нам мир?

Я люблю тебя, сестра моя.

Сандро вернулся таким, словно заглянул в лицо самой Марии. Даже в сокрушении он казался восхищенным, словно сама скорбь была служанкой восторга. Он направился прямиком к Леонардо и сказал, что Симонетта хочет видеть его.

   — Сандро, что случилось? — спросил Леонардо.

Сандро не ответил. Глаза его застилали слёзы.

В комнате больной Леонардо встретил густой, тошнотворно-приторный запах смерти. Но Симонетта была ещё жива — она сидела в большой, о четырёх столбах, постели. Подушки и покрывало были сырыми от испарины; в руках она держала чётки и красное льняное полотенце. Она только что кашляла, и хотя на красном следы крови были не видны, на кончиках пальцев влажно блестели капельки кровянистой слюны. Симонетта улыбнулась Леонардо и знаком велела закрыть дверь, что он и сделал.

   — Подойди, Леонардо, сядь рядом, — сказала она. — Лоренцо настоял, чтобы врач поил меня этим... арабским папоротником. Как будто какая-то трава или заклятье могут спасти от вечности. — Она показала на питьё в бокале, что стоял на полочке у постели, рядом с грязной ступкой и пестиком. — Теперь я буду болеть до самой смерти, покуда ангелы не призовут меня. — Она улыбнулась, закрыла глаза и вдруг задрожала.

Леонардо тоже вздрогнул.

   — Не бойся, милый друг, — сказала Симонетта, вновь взглянув на него. — Я ещё не готова.

Леонардо сел на ступеньку у кровати, но Симонетта потянулась к нему и настояла, чтобы он лёг рядом с ней. На ней была только ночная сорочка из белого, расшитого золотом дамасского шёлка; длинные светлые волосы, расчёсанные и завитые, унизывал жемчуг. Её прекрасное лицо было измождено и истерзано болезнью, которая отнимала у неё жизнь, и здоровый румянец на щеках был обманом: её лихорадило.

Но напугали Леонардо её глаза. В них пылало пламя; они были отражением её сгорающей души.

   — Но они здесь, — сказала Симонетта, пробегая пальцами по шраму на его лбу.

   — Кто?

   — Ангелы. Горние посланцы. Ты разве не видишь их?

   — Нет, мадонна.

   — Жаль, ибо они прекрасны... как ты, Леонардо. Бедный Леонардо. — Симонетта смотрела на него, по-прежнему лаская его лицо. — Сандро мне всё рассказал. И Джиневра тоже.

   — Да? — потрясённо переспросил Леонардо. — И что же она рассказала?