Собрание повестей и рассказов в одном томе

Она не держала уже по старости ни скотину, ни свиней, только огородишко, чтобы «разгуливать руки», как она говорила, да радовать живот.

– Отчего-нить да маешься, – повторила бабка Наталья и сладко вздохнула. – Завтри опеть будет вёдреный день, под твою хлопоту. Много накосил-то?

– Свалил за рекой всю траву и смотреть боюсь, – невесело сказал Сеня. – Не знаю, как нонче будем. Вот ведь врут! Вот врут! – вдруг вскинулся он. – Собрался утром на елань, я туда еще не заходил, а по радио говорят: в Красноярске дождь. В Красноярске дождь – завтра сюда жди. Испугался сдуру, что и на елани свалю под мокро, не пошел. А тут такая зарева!

– Зарева… А может, и пойдет…

– Да не пойдет! Привыкли врать!

Он не мог простить себе потерянного дня и злился. Но взглянул на Ангару – водное сияние подвигалось к деревне, будто солнце за лесом ударилось о земную твердь и растеклось огненной рекой, двинувшейся встречь старому течению, отметил, что по небу яркозолотистое полукружье утягивается к горизонту, открывая нежную, какой-то младенческой чистоты синеву, – засмотрелся Сеня и тоже вздохнул, успокаиваясь. «Все надо, надо, надо!.. Ничего не надо! Вот это надо! – решительно подумал он. И направил свою решительность на коров. – Зачем нам две коровы? Убиваться? Держим – чтоб сын с дочерью приехали, внуков привезли… Чтоб каждое утро под нос внукам выставлять большую чашку сметаны, творогу… И четыре года не едут. Нет, надо укорот делать хозяйству! Прибыли оно не дает, вся прибыль в себя, а нам с Галей много не требуется. В деревне некому литр молока продать – все сливай в себя! Укорот, укорот», – радостно повторял Сеня и уже другим, полегчавшим взглядом окинул свой двор.

Стоя, не доставая с сиденья ногами до педалей, прокатил на велосипеде мальчишка; на воде прямо из зарева вынырнула и загудела моторка. Видно было далеко и ясно, земля вплыла в какую-то полную открытость и приветливость. Взгорланил где-то справа в восторге петух, никто его из своего брата не поддержал, и он пристыженно примолк. Поднялась в заулке, уходящем к воде, корова с земли, покачалась и, тяжело ступая, прихрамывая, двинулась через дорогу. «Ноги отлежала, дура, – заметил Сеня, радуясь и этому. – Нет чтобы раньше подняться». Это была Надина корова, крупная, комолая, с большими белыми пятнами по черному. Она подошла к палисаднику, положила голову на штакетник, почесала с шорканьем шею и, едва не доставая до окна, взревела вдруг с такой мощью, что Сеня и бабка Наталья враз вздрогнули.

– Ну, здорова! Ну, здорова! – поразился Сеня, подумал и добавил: – Раздоенная корова завсегда горласта. Как и раздоенная баба.

– Чей-то я не знаю, – с сомнением сказала бабка Наталья.

– Точно. Это какой-то закон. А у мужика наоборот: если мужик пьет, у него голос слабнет. До того слабнет, у бедного, что он другой раз и ответить бабе не в состоянии.

– Не в состоянии, дак как ответишь? – согласилась бабка.

– Я не в том смысле.

Упоминание о мужичьей доле оказалось кстати: из заулка от реки вываливала компания мужиков из пяти фигур. Все были в сапогах, все в поддевках на рубашки, все шли тяжело.

– Крепостные идут, – первой заметила бабка Наталья.

Один из мужиков свернул по улице влево, и кто это был, Сеня не разглядел; остальным надо было пройти мимо Сени с бабкой Натальей. Сеня встряхнулся, уходя в пристальное внимание, раздвинул шире узкие плечи и выпрямился. Картина стоила того, чтобы полюбоваться всласть. Впереди шагал высокий, мосластый, длиннорукий, заросший пегой растительностью на вытянутом лице Пастухов, тракторист, трактор которого догнивал за гаражом, а сам Пастухов становился все угрюмей и злей. За ним в пару шли рядом два брата Постниковы, Серега и Леонид, один человек конченый, запивающийся давно, а другому, Леониду, Сеня удивился, обнаружив его в этой компании: он был мужик справный, крепкий как в хозяйстве, так и в отношениях с нею – с той, что валила многих. «Может, за брата ходил, чтоб скорей брата из неволи вызволить», – предположил Сеня. И последним, чуть приотстав, не поспевая за наддавшими ходу товарищами, торопился, подпрыгивая, небольшого росточка мужичонка, умудряющийся еще и голову втягивать в плечи, – Коля Степунок, совершенно от природы не пьющий и, стало быть, отрабатывавший за бабу, два месяца назад привезенную третьей женитьбой из города. Допрежние две тоже были городские, и туда же и сбегали, не выдерживая деревенского житья и Коли; но Коля ничуть этим не смущался и, когда его задирали, отвечал, прикрывая один глаз, что поставил задачу жениться семь раз и уж потом из семерых выберет одну, самую лучшую.

– Здорово, мужики! – бодро, с любопытством крикнул Сеня. – На барщину ходили?

– Не твое дело! – не оборачиваясь и не замедляя шага, отозвался Пастухов.

– Завтра, если сильно попросишь, тебя с собой возьмем, Сеня, – прибавил Серега Постников, хихикая: чем больше пил мужик, тем больше хихикал ржавым, чему-то радующимся смешком.

– Разве что на мой покос…