Собрание повестей и рассказов в одном томе

На что я рассчитывал, трудно сказать. Да ни на что не рассчитывал, мне было все равно – тонуть или ехать в Братск. Мы все в деревне плавали, но в хорошие пловцы не выходили. Вода в Ангаре всегда холодная, быстро прижмет всякий стиль и погонит к костерку на берегу. Но будь я и пловцом, дело могло все равно кончиться печально по двум причинам. Одна – судороги от ледяной воды, и вторая – если бы моего прыжка не заметили на корабле. Я шлепнулся в воду, как лягушка, и сильно зашибся, но хуже того – я не видел берега и знал только отгребаться от парохода. Когда меня бросились искать прожектором и осветили берег, он оказался совсем не там, куда я греб. Он ни с того ни с сего оказался далеко правей. О-хо-хо! – подчеркивающим удивленным вздохом отозвался Бронислав Иванович на свое тогдашнее положение. Сеня покосился на него, спросил, дав отдохнуть:

– С парохода вытащили?

– Нет, сам выплыл, – радостно и быстро отвечал Бронислав Иванович. – Сам. На пароходе поднялась тревога, я слышал, как на всю Ангару прогремело: человек за бортом! Меня держали под прожектором и то ли спячивались, то ли разворачивались… Они бы не успели. Я уж нахлебался, уж столбиком встал – дно ногами искал… Это было первое в моей жизни чудо. Меня вынесло на косу, на мелководье. Сил во мне не осталось, на ноги подняться не мог, пополз, покатился по камням. Но продолжал бояться, что догонят и схватят. Не знаю уж, как влез на яр, много раз обрывался. И – в лес! Пароходы по лесу не ходят, – пошутил Бронислав Иванович, умолкая.

Сеня ждал. От всякого рассказа, в котором происходила серьезная история, Сеня требовал аккуратности: где меня взяли, туда и доставьте.

Только смерть могла помешать мальчишке вернуться домой. А он выжил, иначе Бронислав Иванович не сидел бы рядом с Сеней.

– Домой-то как попадал? – подтолкнул Сеня, подождав. – Была же ведь обратная дорога – где она?

– Домой? – встрепенулся Бронислав Иванович. – Ну так что ж домой?.. Утром солнышко ра-ано взошло. Я и побежал. Увезли меня километров за тридцать с гаком… весь день бежал.

– В носках?

– Нет, носки жалко было, – рассмеялся Бронислав Иванович. – Носки я в карман спрятал. Зачем нам, босоте, добро трепать? Нам ни камень, ни стерня – все нипочем. Бежал и бежал… Впрочем, не помню, как бежал. Помню, как через Ангару переправлялся. Вечером, уж в сумерках, дядя Савелий, бакенщик, свое хозяйство оплывал, свет флоту на ночь давал. Я до него докричался.

– А с Соколом встречался?

Бронислав Иванович хмыкнул:

– Я с ним встречался, он со мной не встречался. Он меня и не помнил. А у меня улетучилось скоро то, что называется обидой. Я ведь считал себя как-никак героем. Не дал увезти в Братск, перехитрил охрану, не побоялся сигануть. А Сокол одну только навигацию и ходил у нас, потом куда-то исчез.

– Помнил он тебя, – уверенно сказал Сеня. – И боялся. Ты его не просто так победил, что на лопатки положил, а после этого вскочили, отряхнулись и разбежались. Ты его на всю жизнь победил. Он и с Ангары из-за тебя ушел.

Бронислав Иванович, устав от рассказа, машинально кивнул, но вдумался и взглянул на Сеню внимательно. Сеня сидел рядом с ним парнишка парнишкой, остро торчали выставленные коленки, легкое тело подано вперед, туда, где перед Сеней рисовалось что-то после рассказа, куда всматривался он за его смыслом. Думал Сеня: а почему дали Соколу всю навигацию доходить, почему, допросив мальчишку Броньку, не поднялись к нему однажды мужики из деревни и не сказали пару слов, после которых Соколу не захотелось бы и дня единого на Ангаре оставаться?

Зашла Олька, кобель кинулся ей навстречу, вызывая на игру, принялся подпрыгивать. Олька по-хозяйски прикрикнула на него, он отошел и, склонив на сторону голову, наблюдал за нею.

– Что, Оля? – спросил Бронислав Иванович.

– Счас пойду поросят кормить, – сказала она.

– Помочь тебе?

– Ой, да что вы! Разве я поросят не накормлю? Мне это в привычку.

Она продолжала всматриваться в него, изучать.

* * *

Сеня вернулся домой, постоял во дворе, отдыхая среди родной хозяйственной заставы и прислушиваясь к звукам, с которыми вплывала деревня в ночь. Уж смерклось, синева сгустилась, ущербная луна, подворачивая бок, выезжала в небо из-за избы, звезды только проклевывались: блеснет искоркой и погаснет, неподалеку блеснет другая, а повыше третья – так, продираясь, и вздувают друг дружку. Хорошо вечером перед сном постоять перед разгорающимся небом, перед первым ночным облучением, показывая и свое, соединенное со всем миром присутствие; хорошо, ни о чем не думая, расслабленно и сладко вдыхать в себя вечную жизнь. Сеня бы еще постоял, даже шагу одного делать ему не хотелось, но предстоял завтра трудный день: с утра надо в поле потяпать картошку, после обеда должен был подойти катер, с которым Сеня заказывал комбикорм, а вечером сговорились с Брониславом Ивановичем посидеть у него, у Сени.

Галя уже спала, и Сеня, чтобы не тревожить ее, не пошел в избу, решил переночевать в летней кухне.

Что-то щемило у него в душе… Что-то дальнее, наплывающее…