Собрание произведений. Т. III. Переводы и комментарии

А потому, о моя милая желанная прелесть, если мои мольбы так Вам докучают, как Вы сами о том говорите, Вы можете от этого чувства избавиться, отдав мне свое сердце, ибо я преследую Вас только из-за него. Зачем мне охотиться на Вас из-за чего-то другого, а не того, что спасло бы меня от смерти в любви? Далее, это высшее лекарство, чтоб мне помочь, о чем говорилось ранее. Но оно заперто на замок – и такой крепкий, что мне его не открыть и средства не достичь, ключа-то у меня нет, а Вы, хозяйка ключа, отказываетесь отпереть. Так что я не знаю, каким способом раскрыть этот бок, вот разве если б была у меня «разрыв-трава», которой Дятел выбивает из гнезда своего затычку. Ибо такова природа Дятла, что, найдя дупло с малым отверстием, он строит в дупле гнездо. Чтобы поглядеть на дятловы чудеса, искусные люди затыкают входную дыру пробкой, которую они с силой туда вгоняют. Когда Дятел возвращается, он находит свое гнездо заткнутым таким способом, что его сил не хватит, чтобы справиться с возникшей сложностью, и противопоставляет грубой мощи ловкость и умение. Ибо он от природы знает траву с расслабляющими свойствами, ту самую разрыв-траву. Он ищет ее, пока не найдет, приносит в клюве назад и трогает ею затычку. Затычка немедленно выскакивает. Поэтому, о моя прелесть, я говорю: будь у меня немного этой травы, я попробовал бы, смогу ли я разорвать Ваш сладостный бок и овладеть Вашим сердцем. Но я не знаю, что это за «трава», если только это не рассудок. Нет, это не рассудок. Какой там рассудок! Рассудок не это. Ведь существуют лишь два способа рассудочного выражения: первый – словами, второй – вещами. И тут не рассудок слов. Хоть рассудок имеет силу доказывать с его помощью юной девушке, что она должна любить, нельзя убедить ее при всем том, что она уже любит. Напротив, как хорошо ей ни доказывай, все равно она может сказать, если захочет, что ей до того и дела нет. А также это не рассудок вещей. Ибо, если рассудком обратиться к справедливости, сразу будет видно, сколь ничтожна цена моя в сравнении с Вами и что предопределено мне все потерять. Скорее милость нужна мне, а не рассудок. Но, с другой стороны, трава эта – не милость и не жалость. Ведь я молил Вас и вопил о милости столько раз, что если это должно было мне помочь, Ваш бок уже давно был бы открыт настежь. Ах, так мне и не узнать, что это за растение. И бок мне не распахнется. Однако нет же иного средства вернуть меня к жизни, кроме как обнажить Ваш бок и дать мне овладеть Вашим сердцем. Поэтому, очевидно, я необратимо мертв, это так, и я должен забыть о собственном оживлении, и это тоже так.

Но, право, можно найти утешение даже при полном крушении. А это как так? – Когда есть надежда на мщение. А как можно за меня отомстить? Не знаю. Разве что «она» полюбит того, кто не будет печься о ней. Перестань! Кто будет настолько безумен, чтоб не печься о ней? Никто. Одно лишь лицо, имеющее природу Ласточки. Ведь Ласточка и ест, и пьет, и кормит птенцов или чем-то другим занимается, но все это только в полете. И она не боится хищных птиц – никакая ее не схватит. И это есть такой род людей, который все делает налету. Они даже любят походя. Пока они видят свою любовь, та для них что-то значит, но в других случаях не значит ничего. И никакой крылатый хищник их не поймает, ибо не существует девицы или дамы, любовью их удерживающей. Они одинаковы и равны со всеми женщинами, как Еж, который может свернуться в иглах, и тогда никто не способен, не уколовшись, нигде его тронуть. А когда он свернется среди яблок, те облепляют его со всех сторон, ибо повсюду у него иглы. И я говорю: эти люди вроде Ежа, ибо могут взять отовсюду, а их ниоткуда не взять. Поэтому я и сужу, что лицо с подобными свойствами могло бы за меня отомстить, однако месть послужит безумию, но не принесет облегчения. Ведь я предпочел бы, чтоб она скончалась и сам я умер, лишь бы, отказав мне, не любить ей другого.

Так чего я желал бы? Чтоб не любила она ни меня, ни другого – никого. А как тогда я могу быть отмщен? Сам не знаю, разве если покается она за причиненную боль. Ибо покаяние есть изысканный род мести, ведь хорошо отмщен тот, чей враг кается. И я хочу, чтобы покаялась она по образу Кокодрила. Этот Кокодрил – водяной змей, простонародьем именуемый Кокатрикс. Напав на человека, он его пожирает – такова его природа, – а сожрав, проливает слезы и всю жизнь оплакивает. Я хочу, чтобы все так и произошло из-за меня с Вами, милая желанная прелесть, ибо я тот человек, на которого Вы напали, истину говорю, именно напали. Ведь, как обладают без усилия тем, что найдут и на что нападут, я принадлежу Вам в том же смысле, то есть безо всякого усилия. А поскольку Вы на меня напали и сожрали и погубили меня оружием любви, я хочу добиться от Вас покаяния, если это возможно, и исторгнуть слезы из Вашего сердца. Таким способом я буду отомщен по моему желанию, ибо любой ценой я не хотел бы иной мести.