Собрание сочинений. Том 1. Революция

Так как мы ехали со всякими документами, то поэтому нас уверяли, что калыма нет, что платы за женщин не выплачивают. Кто их знает. Но некари, кажется, неплохо придумано.

Под Горжоми можно понять — почему аджарцам нужны зонтики. Туман все время. Туман, между прочим, слово местное — турецкое или татарское, его все знают, а по-русски не говорит никто ни одного слова.

Грузинский знают все.

Турецкий язык знают мужчины. Что касается русских слов, то один человек, когда я с ним прощался, застенчиво сказал мне: «Здравствуйте».

Дома в Горжоми двухэтажные, построенные из толстых досок, пальца в три толщиною. Крыши покатые, на крышах камни. Плоские крыши заменяются узкими балконами без перил. На балконах сидят женщины и прядут. Они не столько закрывают лицо чадрами, сколько заслоняются ими.

Улицы деревни покаты так, что лошадь нужно тянуть за уздцы. Если подниматься верхом, то нужно держаться за гриву. Конечно, я очень плохой наездник, но я думаю, что расстояние между верхними ногами лошади и нижними по вертикали — аршин.

И во всей деревне нет плоского места. Вместо того чтобы увидать перекресток — видишь какие-то раскосы во все стороны. Земли мало, все огорожено. Избы большие.

Принял нас председатель сельисполкома.

У него отдельная комната для гостей, и я думаю, что в доме комнат восемь. Но лошадей нам вывели из нижнего этажа. Амбары отдельно — они из бревен. В комнате есть низкий стол в полторы четверти высоты, сделанный из одного куска дерева, два ковра, керосиновая лампа, маленькая полочка на стене, и на этой полочке стоит единственный стакан, из которого мы по очереди пили воду.

Кормили нас сыром, жареным в сливочном масле, кефиром и кукурузным хлебом — чады.

У хозяина четыре брата, из которых один сел с гостями, а остальные стояли.

Утром мы взяли лошадей и поехали дальше. Дорога шла по ручью прямо вверх.

Ручей катился и только раз посторонился от нас, чтобы покрутить маленькую мельницу с вертикально поставленным валом, который он просто толкал, ударяясь в изогнутую лопасть. Тут коэффициент полезного действия процентов пять. По дороге мы встречали волов, которые тянули прямо на цепи большие красные бревна. Когда дорога перешла в тропинку, то по всей тропинке шли желоба от этих протягиваемых бревен.

Лес здесь весь в красных трупах деревьев и огромных пнях. Это, кажется, был тисовый лес — он срублен и почему-то не вывезен и зарастает елью. Но ели внизу похожи на высокие аджарские стоги, только у них срублены верхушки. Складывающие стоги женщины очень нарядно одеты, потому что люди их видят только на работе, и на работу принято одеваться хорошо. Дорога лезет вверх. Внизу туман, и, когда он отодвигается, видно то, что принято в рассказах называть попросту горизонтом, и еще дальше за ним лежат луженые снегом верхушки. Сбоку растут желтыми, лиловыми и еще какими-то цветами кусты, листва которых напоминает металлические венки на кладбище.

Со мной едет т. Мачавариани. Он умеет ехать на лошади, а я чувствую себя на лошади, как будто я гимназист, и ко мне сел на парту преподаватель математики — настолько она больше меня понимает в езде. Она меня не слушается, но едет прилично. Дорога идет еще выше, кончаются кусты. Луга. Луга — клевер красный, белый; не знаю, сеют ли его здесь. На Военно-грузинской дороге там сеют золотистую траву, и она очень хорошо оттушевывает горы, а здесь что-то не похоже, что сеют.

Еще выше встречаем семью на санях. Саней полозья дубовые, с ладонь шириною. На санях поставлена картонка, круглая, вроде наших для шляп. Жена, муж и ребенок. Все сооружение везут быки. Еще деревья — последние. На них лежат воткнутые в прощелине суков колоды — местные ульи. Так высоко их сажают, чтобы не залезли медведи.

Сажают их еще на скалы, снимают оттуда ночью, когда пчелы спят.

Внизу в Хуло есть ученый пчеловод и есть аджарский пчельник с даданами и с рамочными ульями.

Есть люди, которые имеют до 200 таких ульев.

Лезем выше. Трава. Я выехал в сеточке и в брезентовых ботинках. Холодно. Показывается снег. Снег сперва лежит козырьками над ручейками, потом он начинает лежать сводами, вроде сводов персидских бань, плоских и глянцевитых. Под таким сводом бежит ручей. Еще выше. Встречаем едущих аджарцев, у одного не башлык на голове, а носовой платок, завязанный в четырех углах. Двое в шинелях, один в макинтоше. Штаны на них из местной саржи — шерстяной, грубой материи, очень узенькой. Все тащат грузы в таких ранцах: целиком снятые шкуры с теленка, а лапки теленка связаны, получается большой ранец. В нем несут туда, вниз, на Бахмаро сливочное масло.