Вот полночь. Вот за полночь.Устал перечеркивать.Берет меня за плечибессонница чертова.Все зыбко, неистинно,за что ни возьмешься.Из дому! Из дому!Здесь невозможно!«Москвич» мой отчаянный,товарищ бывалый,от дома отчаленныйплывет вдоль бульваров.Но – липы и тополи,зачем вы шумите?Но – запахи тонкие,зачем вы щемите?Но – астры, настурции,маки, табак,зачем вы, настырные,пахнете так?Повсюду попарнос руками в рукахдевчата и парнисидят в уголках.Милиционерыне смотрят на них.Молитесь на нервытаких постовых.Над астрами, каннамиони без девчатв своих подстаканниках,как ложки, торчат.Скорость убавил я —лучше так.Вдруг у «Балчуга»:«Эй, левак!»И на сиденьеплюхнулось — да как! —чудное виденье,в зубах «Дукат».Какие-то пьяныев стекло стучались к ней.Сказала: «Прямо.К вокзалу — быстрей».Поглядывал я искосаи выжимал все сто.От сигареты искоркипосверкивали зло.И злость была в косынке,до бровей как раз,и злость была в косинкеполумонгольских глаз.Вдруг выругалась. «Поздно».И – сумку теребя:«Ушел последний поезд.Можно — у тебя?Не бойся, не безденежна.Я, парень, заплачу.Только ты без этого —страшно спать хочу».Приехали. Усталая,до детскости бледна,из сумочки досталачекушку она.Ловко пробку выбилаи, прислонясь к стене,сказала: «Парень, выпьем.Конфеточки при мне.Работаю я в «Балчуге».Клиенты — будь здоров!Писатели и банщики,включая докторов.На славу учит «Балчуг».Ругаюсь — высший шик.Ушла из меня баба.Стала как мужик».Уезжал я рано.Ее будить не стал я.Она спала так радостно,как девочка усталая.Исчезло то обычное,что пило и грубило,и что-то в ней обиженноедевочкино было.И, возвратившись вечером,суетою вымотанный,увидел я — все светится,все вычищено, вымыто.И на столе застеленномв пахучей тишинестоит сирень, застенчивая,как она во сне.И пусть там, в этом «Балчуге»,как оборотень – грусть,вам, пьяницы и бабники,ее мужская грубость.Но здесь, мне боль залечивая,тихонько, неторжественностоит ее застенчиваяпростая нежность женская.1956