Что сделала со мною ветка вербыв бутылке из-под ацидофилина?Что сделал пар над мартовским асфальтоми капли у сосулек на концах?Я шапку снял. Хожу и улыбаюсь.Плохой поэт мне кажется хорошим.Хороший представляется великим,а о себе уж я не говорю.Мне говорят: «Взгляните – это циник».Я негодую: «…Это все неправда…Застенчивость души своей девичьейцинизмом внешним прикрывает он…»Кричит кассирше кто-то в магазине:«Вы пять рублей недодали мне сдачи!»Я тихо на пол пять рублей роняю:«Вы уронили… Поднимите их…»Мне кажется – плохого я не делал,хотя и знаю – делал я плохое,и думаю, что обо мне ты думаешь,хотя и знаю, что не обо мне.И страшно мне того, что ветка вербыв бутылке из-под ацидофилинаутратит вдруг значение свое…25 марта 1957
Патриаршие пруды
Туманны Патриаршие пруды.Мир их теней загадочен и ломок,и голубые отраженья лодоквидны на темной зелени воды.Белеют лица в сквере по углам.Сопя, ползет машина поливная,смывая пыль с асфальта и даваявозможность отражения огням.Скользит велосипед мой в полумгле.Уж скоро два, а мне еще не спится,и прилипают листья к мокрым спицам,и холодеют руки на руле.Вот этот дом, который так знаком!Мне смотрят в душу пристально и долгона белом полукружье номер домаи лампочка под синим козырьком.Я спрыгиваю тихо у ворот.Здесь женщина живет – теперь уж с мужеми дочкою, но что-то ее мучити что-то спать ей ночью не дает.И видится ей то же, что и мне:вечерний лес, больших теней смещенье,и ландышей неверное свеченье,взошедших из расщелины на пне,и дальнее страдание гармошек,и смех, и платье в беленький горошек,вновь смех и все другое, из чегоу нас не получилось ничего…Она ко мне приходит иногда:«Я мимо шла. Я только на минуту», —но мне в глаза не смотрит почему-тоот странного какого-то стыда.И исчезают вновь ее следы…Вот эта повесть, ясная не очень.Она туманна, как осенней ночьютуманны Патриаршие пруды.Февраль – 15 апреля 1957