Я шел по берегу вечернему,где сосны редкие, сквозные,по Клязьме с тихими вращеньямиразводы плыли нефтяные.И размышлял я не без вескости,что мы (от века скрыться негде!)замутнены, как воды вечности,да и одной ли только нефтью…Я сам от этого поморщился.Ход мыслей был довольно плосок.Я сел послушать, как бормочетсязеленым иглам на откосах.Коптил вдали заводик болшевский.От сосен шелест шел да шепот,а я сидел и думал: «Боже мой,как я состарился, должно быть!»А почему? Да потому, что я,себе придумывая бремя,не жил, как сосны, потонувшиев своем же лепете и бреде.Их вырубали потихонечку.Ножами тупо их саднили.Под ними с хриплым патефончикомгалдели, пили и сорили.Но, даже не оставшись в целости,стоят, на это не пеняя,свой долг задумчивого шелеставсе так же строго выполняя.Шуршат, с природой обрученные,в часы дневные и ночные,не глядя ни на копоть черную,ни на разводы нефтяные…Еще я наблюдал из рощицы,в задорный вслушиваясь гомон,как шли девчонки-фрезеровщицык реке по берегу другому.Они устали все, наверное.В столовке чуть перекусили,а после, по обыкновению,стояли где-то в магазине.Но было столько в них свечения,когда они спускались к ивам,что я подумал – нет священнееприродной тяги быть счастливым.Смеясь, друг друга в реку втаскивали,в реке визжали несолидно.И пели. Песни были так себе,но чем-то трогали их, видно.А невдали в закате брезжущем,острижены и грубоваты,стараясь выглядеть небрежнее,стояли юноши-солдаты.Наверно, были на учении.Попробуй сам поди поползай!Но то же самое свечениев них было, скрытое под позой.Солдаты, шуточки подбрасывая,курили «гвоздики» картинно.А рядом, самая прекрасная,река вперед себя катила.А я смотрел на них, завидуя,к себе испытывая жалость,и вера в истины забытыево мне тихонько воскрешалась.1960