Собрание сочинений. Том 3

Кристальный Коммунист вышел из-за стола, полуобнял Пальчикова, насколько мог обаятельно, хотя обаяние явно не было фирменным качеством нового шефа.

– Я человек крупного помола и не встреваю в семейные сложности. Но если у вас нужда в отдельной жилплощади, не стесняйтесь…

«Что же за тайна в этом пакете, если даже жилплощадь посулили?» – думал Пальчиков через несколько часов, рисуя преферансную пульку на чемодане, поставленном на попа в купе мчащегося скорого поезда.

От очередного встряхновения на стыках у него сломался карандаш.

– При Сталине так поезда почему-то не трясло… – буркнул его партнер по преферансу – пенсионер союзного значения с лысиной, обсыпанной пигментными пятнами, словно кукушкино яйцо.

– И то правда, – вздохнул второй партнер – ревизор из Минфина с лисьей мордашкой и тоненьким комариным голоском. – Подтряхивать, как во время землетрясения, начало при Никите.

Третий партнер – обмахивающая картами, словно веером, жирненькое процветающее личико специалистка по красным, а также просто угреватым носам из салона красоты «Чародейка» – зло добавила:

– При Лёнечке, которого, ей-богу, зря хулят, все мало-помалу утихомирилось, а вот при Горбачеве – сплошной Паркинсон.

– Золотые слова, – по своей профессиональной привычке выслушивать мнения трудящихся поддакнул Пальчиков. – Что это за жизнь! Даже в преферанс играть невозможно – карты из рук вываливаются.

Рано утром, прибыв в небольшой милый закрытый город, Пальчиков принял душ в небольшой милой закрытой гостинице, перекусил в милом закрытом буфете и решил пройтись пешком до «почтового ящика», означенного на пакете.

Проходя по тенистому парку, Пальчиков вздрогнул, услышав совсем неподалеку чье-то внушительное рычание. Если оно принадлежало собаке, то, видимо, гигантских размеров. Медведи здесь вроде бы не должны были предполагаться.

Сначала Пальчиков подумал, что рычание ему почудилось, но оно возобновилось, сопровождаемое чьим-то скулением и писком, птичьим клекотом. Пальчиков пошел на рычание, и в ноздри ему ударил знакомый запах, опять ввергнувший его в ностальгию по Алевтине, – пахло зоопарком.

В клетке бушевал лев, похожий на рыжего актера в роли короля Лира. От львиного рыка в загоне прядали ушами золотистые антилопы, сшитые из солнечных зайчиков, а в вольере хором орали большие и маленькие попугаи, похожие на летающие кусочки разбитой вдребезги радуги. Лишь киплинговская черная, угольная пантера с малахитовыми глазами не обращала на этот рык никакого внимания, нежно подставляя свои розовые соски таким же черным, угольным пантерятам, а элегантный жираф невозмутимо дожевывал букет российских ромашек, неизвестно кем брошенный ему через ограду.

«Вот тебе и провинция… – подумал Пальчиков с болью за Алевтину, потому что, не в пример московскому, крошечный местный зоопарк был в несколько раз ухоженней, чище. Однако в нем сработало и следовательское: – Откуда у них деньги на этого льва, на жирафа, на пантеру?»

Начальник п/я – огромный добродушный мужчина, похожий не то на бывшего штангиста, не то на постаревшего Пьера Безухова, угодившего в военно-промышленный комплекс, вскрыл пакет и углубился.

Просторный кабинет, к изумлению Пальчикова, был увешан множеством абстрактных и сюрреалистических картин: практически это была целая выставка. Пальчиков сначала подумал, что это забугорные репродукции, но когда встал и прошелся вдоль картин, то подписи его еще более изумили своей явной отечественностью: Косых, Налимюк, Черпачкова, Свистулькин, братья Загуловы. В березовой рамке висела фотография Высоцкого в роли Гамлета с нежной надписью хозяину кабинета.

– С чего это вы мне привезли такой тюремный заказ? – недоброжелательно спросил начальник п/я, закончив чтение.

– Я не в курсе, какой это заказ, – ответил Пальчиков. – Но у меня есть распоряжение моего шефа, чтобы заказ пошел «молнией».

– В заказе – наручники. Мы все-таки оборонное предприятие, а не полицейское, – с оскорбленной гордостью сказал начальник п/я.

– Не надо обижать полицию – она каждому может пригодиться, – не менее оскорбленно ответил Пальчиков. – Когда есть преступные руки, без наручников не обойтись.

– Но почему так много? Целых двести пятьдесят! Зачем столько, да еще и «молнией»! – стукнул кулачищем по столу начальник п/я.

– Простите, но это ничтожная цифра по сравнению с преступностью, – пожал плечами Пальчиков.

– Вы меня не поняли, – предостерегающе поднял указательный палец начальник п/я. – Двести пятьдесят тысяч!

Пальчиков уразумел, и ему стало не по себе. Слова зампрокурора: «Пора спасать державу!», Кристального Коммуниста: «Но ведь и сам порядок при отсутствии надежд становится надеждой!», пенсионера союзного значения: «При Сталине поезда почему-то не трясло» – слились в одно, превратились в нечто слизистое, бесцветное, наползающее.

– А ну-ка, позвоню я минобрам, – решительно рванулся к ВЧ начальник п/я.

– К кому? – переспросил Пальчиков.