Собрание сочинений. Том 3. Гражданская лирика и поэмы

А я любил засматриваться в утро,о завтрашнем задумываться дне.Я с будущим, воображенным смутно,всегда любил бывать наедине.Я понимал, что рыночные птицылистки гаданья тянут невпопад,а вот хотел бы прочитать страницысвоей судьбы, судьбы своих ребят.Хотел бы я попасть хотя бы на деньвперед на век, в необычайный мир,

в кварталы кристаллических громадин,построенные нашими людьми.Я не видал хороших книг про это,но строчками невыдуманных книгстранички комсомольского билетая мысленно заполнил, как дневник.И вот он мне безмолвно помогаетсильней сжимать гранаты рукоять,на будущее молча намекает,которое должны мы отстоять.

Я знаю, кем после войны я буду,когда надежду — Родину свою,бронею сердца, комсомольской грудьюя будущему веку отстою.Я, вероятно, буду очень гордым,счастливым и удачливым всегдаи со странички комсомольский орденсниму, возьму, перевинчу сюда…Белые в пух снега,тишина сосняка,

по белизне снеговой —дорога к передовой.Нетоптаное шоссе,где мы прошагаем все,где завтра и я пройдувпервые в бой,где, может быть, упаду,других заслонив собой;где, не пройдет и дня,и смеркнет свет,

и стихнет смех,где, может быть, за меняпойдут на смерть.И будет земля в росео них грустить…Как хочется, чтобы всеостались жить!

Может статься, придется и нам товарища недосчитаться… Пуле — пустое, летит — не глядит, кто лучше, кто хуже. А каждый из нас на Родине нужен. Что сын, что брат, что просто один из ребят, и сразу тоска за сердце хватает, если подумать: Орехова нет, Матвеева не хватает!.. Убьют Воробьева — большущее горе, чего там скрывать. Будет всегда его недоставать в нашем сдружившемся хоре. Товарищ умрет — беднеет народ, целою жизнью меньше на свете. В каком-то углу всегда тишина… Случается, повода нет, а скучается. А если товарищ хороший встречается, можно ему доверить печаль, как ношу с плеча. Так и мешок и ящик зарядный. Я коренастый, выносливый, ладный. А есть послабее ребята у нас. Есть кому тяжелее. Я у товарища плечи жалею. Прикажут такому: «Пулей беги!» А сапоги увязают в сугробинах, ранней весною особенно… Дай, браток, ремешок, понесу за тебя вещевой мешок. Не смущайся, брат, угощайся! Дождемся тяжелого дня, может, придется тащить и меня с поля, под смертным огнем. Такая у нас бойцовская доля. Скоро, друг, отдохнем… Я тебя видел в Уфе, у вокзала. Мне твоя матушка наказала: «Сынок, пособи моему, помоги». И были у ней под глазами круги, в слезах ей твое мерещилось детство. Я ей ответил: «Не откажусь». А рядом еще поглаживал ус — это, наверно, отец твой?..