Собрание сочинений. Том 4

…Я был в Канаде на маленьком пароходике, совершавшем экскурсию около Ниагарского водопада. Гордый оптимистический голос гида произнес: «Ниагарская гидроэлектростанция – это самая величайшая гидроэлектростанция свободного мира». Это был обыкновенный человек, отнюдь не милитарист, но он сам не понимал, что из него говорит «массмедиа», всунувшая внутрь него опасное чувство превосходства одной части населения планеты над другой, а все агрессии мира начинаются с мельчайших микробов превосходства. Деление мира на так называемый мир свободный и несвободный – это дешевая демагогия, разрушающая взаимодоверие между народами.

У нас общая мать – земля, у нас общая мировая культура, сложенная из тысячи национальных культур, общий враг – потенциальная война.

Колокола не только могут оплакивать уже исчезнувших.

Колокола должны спасать еще не исчезнувших.

Когда-то во времена исторических войн колокола переливали на пушки. Сейчас пришло время пушки переливать на колокола.

Откуда эти письма в никуда

О фильме «Письма мертвого человека»

Война – одна из самых страшных, преступно дорогостоящих проверок человека на человечность. Проверки атомной войной человечество еще не прошло, и кто знает, останется ли хоть одна живая душа, способная проанализировать эту проверку, если такая война, не дай бог, стрясется.

Но такую проверку можно и нужно делать воображением искусства. Проверка на человечность нуждается и в предпроверке – пусть при помощи интуиции, фантазии, гипотезы.

Начиная с момента Хиросимы, неизбежно возникла футурология потенциальной ядерной катастрофы. Эта футурология породила и политическую спекуляцию, и искренние, но слабые произведения. А все-таки родилось и настоящее искусство, выходящее за рамки алармистских плакатов. В кинематографе первым сильным фильмом такого рода была лента американца Стэнли Крамера «На последнем берегу», к сожалению, показанная у нас только в творческих клубах. Сенсацией стал американский телевизионный фильм «День после…», показывающий нашу планету, разрушенную ядерной катастрофой. Художественно он слабее крамеровского, но публицистически действеннее. Благородные намерения авторов фильма несомненны, хотя они не избежали односторонней трактовки в причине возникновения третьей мировой войны.

В советском кинематографе таких футурологических попыток до сего времени не было. В моей памяти детства, правда, сохранился предвоенный фильм «Если завтра война», лучезарно рисовавший нашу молниеносную победу в случае фашистского нападения. Картина была запоздало раскритикована после сурового урока многомиллионных потерь. Не помешала ли нам эта картина, заодно с другими проявлениями беспечности, должным образом подготовиться к войне, не подействовала ли она размагничивающе не только на так называемых «простых зрителей», но и на тех, по чьему заказу она была сделана?

Наше искусство правильно не встает на путь нарочитой «кошмаризации» будущего, но мы порой впадаем в другую крайность, избегая говорить о тех ужасах, которые ожидают нас всех в случае, если угроза войны из плакатного символа станет опустошительной реальностью. Щажение нервов наших соотечественников может превратиться в моральную неподготовленность. Не подготовленный знанием или предзнанием оптимизм ведет к результатам самым пессимистическим. Заметим, что многие наши кинозрители избегают смотреть фильмы и о прошедшей войне, предпочитая им коммерческие развлекательные поделки. Нежелание знания страданий прошлого, нежелание предзнания возможных страданий будущего расслабляет, разрушает и сегодняшнее гражданское мужество, и мужество завтрашнее.

В этой связи особое значение приобретает фильм молодого режиссера К. Лопушанского «Письма мертвого человека», выпущенный «Ленфильмом». Фильм этот – и личное гражданское мужество режиссера, не побоявшегося непривычки наших кинозрителей к изображению возможной ядерной катастрофы, и мужество студии, преодолевшей немало преград на пути от сценария до экрана. Признаться, шел я на него с предубеждением – боялся или имитации американских фильмов, или плакатного примитивно-агитационного героизма, шапкозакидательского национального суперменства. К счастью, мои тревоги оказались напрасными. В фильме есть и затянутость, и лишние непроработанные сцены, но он нравственно и художественно самостоятелен и сделан без малейшей оглядочной политической спекуляции. Да, эта работа принадлежит к так называемым «тяжелым фильмам» и требует от зрителя ответной работы ума и сердца. Зрителю придется немало потерпеть, чтобы войти внутрь происходящего, чтобы не сбежать на середине или равнодушно не пощелкивать жвачкой под леденящий вой ветра над планетой, замерзающей после атомной катастрофы. Режиссер отважно показал домысленные последствия ядерного апокалипсиса, не заигрывая со зрителем, а обрушивая на его нервную систему инфернальные видения, где над грудами навсегда споткнувшихся автомашин, развороченных зданий торчат лики святых, чудом уцелевших на фресках.