Читаем Собрание сочинений. Том 6 полностью

Я хотел бы                  родиться                                во всех странах,быть всепаспортным,                                  к панике бедного МИДа,всеми рыбами быть                               во всех океанахи собаками всеми                            на улицах мира.Не хочу я склоняться                                   ни перед какими богами,не хочу я играть                          в православного хиппи,но хотел бы нырнуть                                  глубоко-глубоко на Байкале,ну а вынырнуть,                          фыркая,                                      на Миссисипи.Я хотел бы                 в моей ненаглядной проклятой вселеннойбыть репейником сирым —                                           не то что холеным левкоем,Божьей тварью любой,                                   хоть последней паршивой гиеной,но тираном – ни в коем                                      и кошкой тирана – ни в коем.И хотел бы я быть                              человеком в любой ипостаси:хоть под пыткой в тюрьме гватемальской,
                                  хоть нищим в трущобах Гонконга,хоть скелетом живым в Бангладеше,                                      хоть нищим юродивым в Лхасе,хоть в Кейптауне негром,                                        но не в ипостаси подонка.Я хотел бы лежать                              под ножами всех в мире хирургов,быть горбатым, слепым,                      испытать все болезни, все раны, уродства,быть обрубком войны,                                   подбирателем грязных окурков —лишь бы внутрь не пролез                                подловатый микроб превосходства.Не в элите хотел бы я быть,                                  но, конечно, не в стаде трусливых,не в овчарках при стаде,                                      не в пастырях, стаду угодных,и хотел бы я счастья,                                 но лишь не за счет несчастливых,и хотел бы свободы,                                но лишь не за счет несвободных.Я хотел бы любить                              всех на свете женщин,и хотел бы я женщиной быть —                                                  хоть однажды…Мать-природа,                       мужчина тобой приуменьшен.Почему материнства                                 мужчине не дашь ты?Если б торкнулось в нем
                                        там, под сердцем,                                                           дитя беспричинно,то, наверно, жесток                               так бы не был мужчина.Всенасущным хотел бы я быть —                        ну, хоть чашкою риса                                  в руках у вьетнамки наплаканной,хоть головкою лука                                в тюремной бурде на Гаити,хоть дешевым вином                                  в траттории рабочей неапольскойи хоть крошечным тюбиком сыра                                                      на лунной орбите.Пусть бы съели меня,                                  пусть бы выпили —лишь бы польза была в моей гибели.Я хотел бы всевременным быть,                                             всю историю так огорошив,чтоб она обалдела,                              как я с ней нахальствую:распилить пугачевскую клетку                                     в Россию проникшим Гаврошем,привезти Нефертити                                  на пущинской тройке                                                              в Михайловское.Я хотел бы раз в сто                               увеличить пространство мгновенья:чтобы в тот же момент                                     я на Лене пил спирт с рыбаками,
целовался в Бейруте,                                  плясал под тамтамы в Гвинее,бастовал на «Рено»,                            мяч гонял с пацанами на Копакабане.Всеязыким хотел бы я быть,                                     словно тайные воды под почвой.Всепрофессийным сразу.                                        И я бы добился,чтоб один Евтушенко был просто поэт,                 а второй (где, пока умолчу я) – подпольщик,третий – в Беркли студент,                             а четвертый – чеканщик тбилисский.Ну а пятый —                 учитель среди эскимосских детей на Аляске,а шестой —                  молодой президент,                               где-то, скажем, хоть в Сьерра-Леоне,а седьмой —                  еще только бы тряс погремушкой в коляске,а десятый…                  а сотый…                                 а миллионный…Быть собою мне мало —                                       быть всеми мне дайте!Каждой твари                       и то, как ведется, по паре,а меня,          поскупясь на копирку,                                              в неведомом самиздатенапечатали
                  только в одном-одинешеньком экземпляре.Я все карты смешаю!                                 Я всех проведу, всех запутаю!Буду тысячелик                          до последнего самого дня,чтоб гудела земля от меня,                                           чтоб рехнулись компьютерына всемирной переписи меня.Я хотел бы на всех баррикадах твоих,                                                            человечество,                                                                            драться,к Пиренеям прижаться,                                      Сахарой насквозь пропылиться,и принять в себя веру                                    людского великого братства,а лицом своим сделать —                                         всего человечества лица.Но когда я умру —                              нашумевшим сибирским Вийоном, —положите меня                         не в английскую,                                              не в итальянскую землю —в нашу русскую землю,                                     на тихом холме,                                                              на зеленом,где впервые                   себя                          я почувствовал                                                   всеми.Москва, июль 1972
Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика