Батюшка-Урал, себя вздымая,ты не спрятал за собой Мамая.Вместе с ханом челядь в Крым бежалак яду генуэзского кинжала.На пути бесчинствовали люто,но детей щадили почему-то.Тех, кто выше колеса кибитки,волокли на казнь или на пытки.К тем, кто ниже колеса кибитки,снизошли: «Живите, недобитки…»Но в любой беде России – дети —витязи, взрослейшие на свете.В страшном сорок первом на Уралеиз детей рабочих набирали.Бросив деревянные наганы,делали снаряды мальчуганы.И в свои пятнадцать и тринадцатькаждый был Димитрий Сталинградский.Были на учете в главном штабевнуки Пересвета и Осляби.Только вот не вышли ростом внуки —до станков не доставали руки.Может, по звонку Верховной Ставкиу станков им ставили подставки.Как на деревянном пьедестале,дети на подставках вырастали.Из отходов пиломатерьялапамятник эпоха сотворяла.На Урале видел я в музеепьедестал такой на бумазее.«Кто стоял на нем?» – спросил я тихо.«Как тогда шутили мы – станчиха.Было ей тринадцать, а стояла.На своем, чертовка, настояла.Делала снаряды, и толково.Звали ее Поля Куликова».Проступила Русь рублевским ликомв этом совпадении великом.Полю я искал, шепча шагами:«Мы еще оденем вас шелками…»[3]Около детсада заводскогошла с авоськой Поля Куликова,и консервы стукались ребристо —все сплошные «Завтраки туриста»,и волос ее седые прядкиобмелели, как вода в Непрядве.Но когда завидела внучонка,стала как снарядница-девчонка,с ним играя голосом и взглядом,словно с теплым новеньким снарядом,и бежал за нею, как на нитке,внук – не выше колеса кибитки…