Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

– По-моему, красиво. Завезём на «Ураганах» двадцатипятиметровые трубы и станем сваривать в одну нитку… Учтите, какой техникой работаем. Не дадите, сколько просим, – колёсами подавим больше!

– Извините! – Маричка щитком выбросила руку. – Что выделим, тем и обойдётесь. Провезти трубы, сварить… Хватит, я считаю, и восьми метров.

– Помилуйте, – устало посмехнулся Богдан. – Вам ли знать, сколько нам хватит? И потом… За двенадцать уже за-плаче-но!

– Тем хуже для вас! Вот здраво рассудить… Сразу траншею рыть свою не кинетесь. А покуда раскачаетесь, у нас кукурузушка поспеет. Уберём, тогда и копайтесь на здоровье!

"У-у! Такая и у козла молока выпросит!" – лениво подумал Богдан и, вымолчав с минуту, заговорил сердито:

– Ну да сколько же можно торговаться? Вон трубы на пастбище ещё везут!

– А везите хоть сюда! Восемь метров очищу. А попробуйте мне залезть дальше!..

От решительности, с какой говорила Маричка, гость (каков гость, таков и калач) несколько растерялся и ничего не нашёл лучшего – сел да укатил.

Через короткие часы девчата выстригли серпами отмерянную Маричкой полосу.

Будто сняли с себя ленту живого тела.

2

Коли по вершинам хочешь ходить,

научись сперва ползать.

Вечером не горелось сразу забиваться в душные вагонушки, что стояли на ископыченном пустыре за селом, и Богдан, наскоро перекусив в вагончике-столовой, шатнулся в прогулку по Чистому Истоку, окраинке Белок.

У Богдана была своя, выверенная годами, мода знакомиться с новыми сёлами, через которые тянул газ.

Богдан надевал галстук, тирольку шляпу, споласкивал рот одеколоном и, приосанившись, торжественно выступал в боевой культпоход. Он часами неприкаянно бродил по улицам, ищуще пялился поверх плетней с перевёрнутыми банками-глечиками, пялился во все дворы подряд и, наскочив где на канашку с соответствующими его запросам радостными достоинствами, деловито поправлял угол белого платочка, видимого из кармана на груди, котовато, с небрежно-льстивым шиком приподымал шляпу, коротко кланялся, здороваясь.

Обычно этот променад обрывался в том дворе, где Богдану удавалось-таки завязнуть в разговоре.

Но сегодня…

Как-то неуверенно мурлыча про то, что у него и в Томске есть, и в Омске есть любимая, Богдан продул с километрище, и ни в одном дворе не наткнулся ни на одну мало-мальски приличную заводилочку.

Катастрофически быстро темнело.

– Ха тире ха! – устало присмехнулся Богдан. – Даже никакого намёка сегодня на улов. Жирный прочерк!

Он огляделся. Подумал:

"Что ж я зря бегал? Хоть воды напьюсь!", – и свернул в бедный двор.

Калитка в ветхом, скособоченном плетне висела лишь на одной ржавой петле.

Навстречу из ветхой хатки вышла высушенная большими годами-хлопотами сухонькая маленькая старушка Анна. Узнав, что Богдан с газа, обморочно всплеснула ручонками.

– Господи-и!.. Да далась тебе та вода! С газа сытый не будешь! Гляди, голодом там сидите!? А ну, хлопчак, заходь ко мне на свежий борщ!

И даже набежала стопочка сливовицы умочить горло.

Богдан завёл парадно-пустой разговор "за жизнь".

Старухе нравился "хороший разговор". Богдану нравился хороший борщ. Каждый получал своё.

– Ешь, ешь, – ласково приговаривала старушка, ставя Богдану вторую миску борща. Богдан уборонил пока лишь половину первой миски.

– Вы мне не очень-то наставляйте. А то у меня на домашнее аппетит… Не жёвано летит!

– И слава Богу! – светится старушица, робко пряча руки под фартук и открыто любуясь волчьим аппетитом парня. – Борщ домашний. Не то шо у вас. Муха по потолку гуляет под ручку с тараканом, а в борщу бачишь!

Находится ещё миска вареников.

Богдан и вареникам выкраивает место.

Пока всё подмёл, аж упарился.

Повело кота на сало.

"Хороша бабуся, да эх нужна Богдашке Дуся!" – вспоминает, за чем сунулся в село.

Со старухой весело прощается за руку. Долго держит её сухонькую ручку в своей, держит на весу, как бы взвешивает.

– Ты ж, парубец, заходь когда… – в грусти роняет старушка. – Как по дому соскучишься.

– Нам соскучиться, бабушка, ничего не стоит… Ну, спасибо этому дому, пойдём к другому.

Богдан ещё какое-то время кружит по селу коршуном, высматривает в мягких, нежных сумерках свою удачу.

"Неужели весь первый вечер в Чистом куковать по-чистому? Без обжимашки? Неужели припухать на диете ангела? Пох-хоже… А есть же гор-р-рячее… ну гор-р-р-рячущее предложение! Да куда спрос запропастился? А ты говоришь – прогуляться!"

Богдан замечает, что уже совсем темно.

А какие по ночам знакомства? К кому подкатишься?

Не отваживаясь осложнять и без того натянутые отношения с дворнягами, сумрачно сверкавшими на него злыми глазами из-под калиток, Богдан даёт отставку своим угарным поискам.

– Киношки не будет, – вяло взяв под козырёк, уныло докладывает седому бобику, лежал на возвышенке у вереи[426].

Пёс и ухом не повёл.

Богдан обиженно присвистнул:

– Даже барбос на меня ноль вниманья. А ты говоришь – прогуляться!