Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

Он застыдился своей давешней радости, с какой летел сюда на всех рысях. Совестно стало и за концерт, который налаживался дать, подъезжая ко двору.

И слава богу, что не дал!

"Уехать! Пускай всё будет как будет…"

Он завёл машину. Тесно разворачиваясь, едва не воткнулся в плетень, что завис наружу.

На шум вышла Маричкина бабушка Анна в фуфайке внапашку. Притискивая к груди одной рукой концы темного платка, а другую приставив к глазам шалашиком, окликнула, направляясь к калитке:

– Агов! Кто там приехал!?

Богдан выключил мотор. Без охоты отозвался:

– Кто ж кроме меня…

Старуха прошла в калитку, близоруко уставилась на Богдана.

– Голос мне твой на слуху, а саме чей не пойму… И на личность не вгадаю… Зовсим слепая, как тугой туман на глаза кинулся… Живу зажмурки… Так ичей ты будешь?

– Спросите что полегче, – надвое ответил Богдан и, толкнув от себя дверцу, повернулся на сиденье к старухе. – Помните…

Богдан запнулся.

Он не знал, как теперь называть эту женщину. Бабушкой? Ну, так зовут всех старух… Матерью? Не рановато ли да и вообще?..

– Помните… – Богдан снова на миг запнулся и с усилием, нетвёрдо проговорил: – А помните, мамаша, потчевали вы как-то борщом одного с газа? Просил он у вас напиться, а вы ему борща… Так тот непрошеный гость я и есть в полной наличности.

– А-а! – тихая улыбка засветилась на лице старухи. – Те же люди, в ту же хату! Навприконце разобрались. Так чего ж ты, сынку, сидишь на раздумах и нейдёшь у хатыну? Ты молодцом, знаешь, колы наежжать. Под сам борщ! Тико сготовила. Тико с жару. Без домашнего як оно тико и жити?..

Старуха потянула Богдана за рукав.

Делать нечего. Надо идти.

– Ты шо як побитый? – с опаской спросила. И бесперебойно, как дятел, продолжала: – Или у тебя шо болит? Или беда яка придавила?

Богдан вздохнул, занося над порожком ногу:

– И не поймёшь, то ли беда, то ли радость…

– А ты для аппетиту прими, – старуха отставила указательный палец от большого на рост, на высоту, стопки, – и она даст твоей головушке умной полную ясность. Сливовица у меня свежая. Своя. Не с купленки.

Старуха выдернула кукурузный катышек из горлышка бутыли со сливовицей, разбежалась было лить в эмалевую кружку.

Богдан накрыл кружку просторной тяжёлой ладонью.

– Что так? – подивилась старуха. – Бастуешь?

– Бастую.

Старуха скептически махнула на Богдана рукой.

– Та тю-ю на тэбэ! Я помню, як ты у прошлый раз бастовал… "Выпить сто грамм? Мало… Двести – много. Налейте два раза по сто пятьдесят". Ты не упомнил, хто цэ казав?

– Это говорил один у нас. А я только повторил. В тот раз был вечер, а сейчас утро. Мне ещё целый день пахать да пахать, как папке Карло.

– Оно, гляди, и верно, – соглашается старуха. Убирает под стол бутыль и не без удовольствия взглядывает на парня. Молодчага, говорили её глаза, знает, когда поклониться стопочке, а когда и отмахнуться. Под масть мне таковские парубки!

Через минуту она, неуверенно присев на край табуретки и спрятав под съехавший несколько вбок передничек разбитые в тяжкой работе жилистые руки, с умилением, обворожительно смотрела на Богдана. Ей нравилось, что Богдан хорошо ел.

– За вкус не поручусь, а так борщ горячий… Господь тебе, парубоче, гарный, трудолюбивый аппетит дал… По большому знакомству, шо ли?

Радостно моргнув разом обоими глазами, Богдан согласно качнул головой.

– Вкуснятина! Того и аппетит – не жёвано летит!.. Да как бы вы с моим волчьим аппетитом не прогорели.

– Тю-ю… Та шо мне, борщу жалко? Безразговорочно приезжай, колы надумаешь…

– Да я буду к вам ездить на борщ по гроб жизни!

– А хоть и дале ездий!

– Я вам всё это говорю не абы говорить… Да знаете ли вы, что я, между прочим, ваш зять?

Старуха насторожённо вытянула в изумлении шею.

– Я-я-кы-ы-ый… ще… зять?..

– Ну-у… С которого… нечего взять… Почти законный…

Старуха помрачнела лицом, судорожно зачем-то вцепилась в верх табуретки. В следующее мгновение встала. Отшагнула к двери.

– И долго ты, мудрая голова, золотая верхушка, кумекал? – обмякло спросила. – Довго сушил голову?.. Нашёл из чего шутки сплетать…

– Хороши шутки! – дал вспышку Богдан. – Вчера свернули с Маричкой, как говорится, вегетационный период. Отнесли в сельсовет заявку. Дали по тридцать суток. Думайте, говорят. Я и думаю. Всю ночь ребята спали, как пеньки, а я не… сомкнувши… Всё раздумывал до посинения… Весь мой табор, все моё солдатьё снялось с корня, подалось на новое место впереди по трассе. А я заместо того чтобы ехать с ними вперёд, рванул в обратки. К вам… Назад… Не стерпел… Мы хотели союзом сказать вам сегодня вечером… А я не вытерпел… Нетерпелка загорелась… Я досрочно… Проклятый собачий инстинкт стахановца… Привык… Мы вот берём к такой-то дате быть на таком-то километре. Пока подскребётся та дата, а мы казакуем уже далеко поперёд того обещанного километра. Да не за бесплатно. Этот пожар подсыпает нам премиальные тити-мити…

– А якый туточки тебе премиальный навар? – жёстко перебила старуха.

Её крутой тон смял Богдана.

"Как же так? Я от души, откровенно… А почему это она вроде как серчает? На что?"