– Ёлка без палки! Конечно же, побежит наше тепло и в истокские дома! Но в этот дворец, – Богдан подолбил черенком ложки в стол, – я тепло не допущу.
Лицо у старухи вытянулось.
– Это ещё почему?
– Да потому, что канцелярскую кнопку ткни в стенку, и дворец ваш рухнет! Останется кучка пыли. Тепло надо гнать в новый домину, и я его сам сгандоблю! – с жаром выворотил Богдан и тут же пожалел. До чего глупо и хвастливо всё свертелось!
– Тю-ю! – махнула на Богдана старуха. – Дуже ты горячий на золотые посулы… Не пришлось бы рачковать напопятки…
"Не бойтесь! Крокодилы пятиться не могут!" – мелькнуло в его голове.
В следующий миг сознание прошила ярая мысль, и Богдан, схватив старуху за руку, властно потащил во двор.
Старуха до крайности выпугалась, когда он в сенцах выдернул из чёрного угла топор. Она было закричала – он отпустил её руку. Горячечно остругал с одного конца слегу, повис на ней среди двора, с силой нажал, и слега на добрый локоть въехала в землю.
– Вот, – качнул слегу, и слега державно поклонилась и в одну, и в другую сторону, – если через год на этом на самом месте не будет нового дома, этим самым дрыном до смерти забьёте меня! Хоронить запрещаю. Выбрасывайте собакам!
– За шо такие страхи? – размыто прошептала старуха.
Недоумение давило, беспокоило её. Ей нравилось, что Богдан такой хваткий, бриткий, но и забивало, загоняло в тупик другое: что же лезть во все дыры, коли в доме ты ещё никто?
– У вас вон и лес на стройку, – показал Богдан на чёрный толь, что втугую прикрывал брёвна, аккуратно сложенные к стене хаты.
– Сынаши наготовили… Хотят вроде строиться… С лета на лето всё откладывают, всё откладывают… Оно вроде как и надо… и не надо…
– Это ещё почему не надо?
– Хатынка у меня есть. Добрая… Сыны Иван с Петром выстроили в Белках возле себя. Да ушла я из той хатынки сюда, на окраинку Белок, в Чистый Исток.
– И почему?
– О… Песня тут долгая, горькая… Беды полный вагон… Всё не проскажешь…
Старуха Анна родилась в этой хатке. Отсюда провожала своего Иванка за океан заработать на новый дом…
Через полвека разыскался её Иванко в Канаде. Сыны ездили к нему в гости. Она ждала, что сыны привезут ей её Иванка. Да не привезли. Старуха разобиделась на сынов и ушла от них жить в своей старой хатке. Ушла ждать в старой хатке своего Иванка.
Она не верила слухам, что её Иванко уже умер.
«Для кого он и умер, только не для меня, – думала она. – Он умрёт только со мной… Верю, он всёжки ещё вернётся. И где будет меня искать? Конечно, не где-то в новой хате возле сынов, о которой он и понятия не имеет. Он будет меня искать именно там, где расстались. Здесь, в Истоке».
К бабушке ушла жить и Маричка. Всё не так будет бабушке скучно.
О причине ухода от сынов старуха не стала рассказывать Богдану. Только сказала:
– Мы в этой халупке с Маричкой одни…
– Ждите боевого пополнения! – бухнул Богдан. – До границы нитку дожмём, и… Со своими солдатушками в неделю подыму храмину. Это я вам говорю! А сейчас мне пора…
Говорил Богдан отрывисто, невнятно.
Недоверие старухи вывело его из колеи. Но он понимал, негоже вот так, на "злой ноте", расставаться, и, делая вид, что о чём-то серьёзном думает, собирал скобчатые брови к переносице, сосредоточенно «думал» – давал себе остыть, перекипеть. Наконец злость в нём на самого себя улеглась, и он, не без принуждения полусветло улыбаясь старухе, поблагодарил за борщ, попрощался с нею за руку и пошёл к машине.
Неловко, неуютно чувствовал себя Богдан. "Как-то нелепо всё сварилось. Разговор не разговор, а так, какой-то дуренький лепет… вышел с моей стороны… Выказал я себя совсем не с той стороны, с какой хотелось бы, хотя, собственно, знаешь ли ты, несчастный долгоносик-трубковёрт, где та сторона, где эта?"
Медленно кланяясь старухе, Богдан почти боком шёл к машине. Старуха растерянно смотрела на него. Молчала.
Кто они друг другу? Случайные люди? Ну, может, случайными были в прошлый раз, когда именно случай занёс сюда его ноги. Но вот сейчас… Старуха чувствовала, не случайные они друг дружке уже, хотела и не могла позвать парня снова в гости, убоялась: "Подумает ещё, что вот подпихиваю ему свою внучку".
И уже из машины он печально поклонился ей, завёл мотор. Сдавая назад для разворота, оглянулся и увидел на заднем сиденье свой старый облезлый чемодан.
"Вот! Я ж вёз его отдать. И отдам!"
Отводя в сторону лицо, он подошёл с чемоданом к старухе. Старуха всё стояла посреди двора, у вжатого Богданом в землю высокого кола, и с интересом постороннего человека ждала, что же дальше, чем же всё это покончится.
– Наши, – сбивчиво заговорил Богдан, – в общем… Наш табор сегодня снялся с места, подался вперёд по трассе километров на двадцать. На новую стоянку… А я не повёз туда свой скарб… Я привёз его вам… Тут, – подал чемодан; старуха приняла и поставила у слеги, – тут всё моё приданое. Валенки, тёплые, на вате, штаны, теплая шапка… Что всё это туда
тащить? Я уж лучше всё это дома оставлю. Можно?– У нас, Богданушка, всё можно…