— Собственно говоря, нет ничего проще, — сказал он небрежно. — Зайдите в Азиатский музей при Академии наук, и я убежден, что там среди библиотекарей найдутся люди, которые помогут вам.
— Вот на этот раз я исполнил ваш совет заранее. Как раз вчера я был в Азиатском музее, и мне решительно отказали в переводе этого документа по причине незнания диалекта, на котором он написан.
— А к кому именно вы обращались?
— Не помню фамилии, — отвечал Вуд серьезно. — У меня очень дурная память на фамилии.
Свехновицкий снова задумался.
— Если бы вы сумели найти профессора Панаева, — сказал он наконец, — ваш документ был бы переведен в четверть часа.
— Ах да, Панаев! Но, может быть, вам известен его адрес?
— Нет. Я думаю, его адрес никому неизвестен. Если вы хотите найти его, отправляйтесь в игорный притон самого низкого пошиба.
— Притон? Игорный притон? Вот странно! — вскричал Вуд. — Он, кажется, профессор университета, и вдруг вы предлагаете мне искать его в игорном притоне.
— Он давно оставил университет, — сказал Свехновицкий. — Впрочем, я ничего достоверного о нем не знаю. О Панаеве ходят странные слухи: говорят, что он наркоман, говорят, что он гениальный шулер, говорят, что он авантюрист и неоднократно показывал себя с этой стороны во время своего пребывания на Востоке.
Вуд снова беззвучно рассмеялся.
— И вы говорите, что у него целы обе руки?
Студент посмотрел на него с опаской.
— Да, у него целы обе руки, — сказал он, вставая и давая этим понять, что визит окончен.
Вуд вскочил, бросив на стол сигару.
— Благодарю за ваши сведения, — сказал он, — я боюсь, что навряд ли моему документу суждено быть переведенным в Петрограде.
Студент проводил его до двери. Он откланялся и ушел.
6
В течение недели Вуд шнырял по притонам Петрограда. Он бывал в тайных притонах на Васильевском, в глухих местах, куда не осмеливалась за годы войны проникать полиция, на Ротах, в публичных домах, где рядом с солдатами, убегавшими на ночь из Измайловских казарм, биржевики и маклеры, которыми кишел город, проводили пьяные ночи и где под веселую музыку танго и «Черных гусаров» процветали очко и железка.
Он бывал в картежных притонах на Витебской улице, где редкая ночь проходила без поножовщины, и в «Холмушах» на Воронежской, где бывшие экономки публичных домов торговали коньяком и ханжою. Внимательный и осторожный, занятый своим делом, помня только приказ № 348/24 и настойчиво стремясь найти человека, указанного розыскной карточкой, он мог бы удовлетворить самые строгие требования секретной агентуры. Инспектор Хью Фоссет Ватсон не узнал бы в нем автора письма о внеслужебных ощущениях, а английское посольство успокоительно ответило бы на запрос «Интеллидженс сервис».
Однажды Вуд попал в игорный притон на Лиговке. Он был одет оборванцем, которому кое-что удалось стащить, в дырявом котелке, порыжелом пальто и опорках.
Притон ничем не отличался от десятка других, которые посещал Вуд во время своих блужданий. На втором дворе во флигеле грязного дома в трех-четырех комнатах играли в карты, пили. Аферисты и шулера, одетые иногда с изысканностью, обсуждали дела наряду с настоящими архаровцами, пробродяженными до мозга костей. Гастролеры и маравихеры намечали пассажиров и делили награбленное. Здесь, готовясь сгореть, прогуливали последние дни мойщики, здесь наводчики с аристократами делали рыхту и блатовали неопытных еще воров.
Вуд прошелся по комнатам с небрежным и рассеянным видом, останавливаясь здесь и там на минутку у каждого стола, чтобы взять карту, проиграть или выиграть два-три рубля, прислушаться к разговору и, мельком взглянув на лица и руки играющих, пройти дальше.
Наконец, снова теряя надежду найти Панаева, он принялся наблюдать за игрой на небольшом столе в задней комнате.
Трое бродяг, молчаливых, как статуи, играли в очко, любимую игру притонов. Один из них, молодой, румяный, с небольшими усиками, франтовски одетый в новенький пиджак и высокие лакированные сапоги, держал банк. Двое других — усатый старик с сухим лицом, сидевший прямо, заложив левую руку за борт пальто, и костлявый парень в солдатской гимнастерке — были его партнерами.
Вуд шатался неподалеку от них, заглядывая в карты, куря крупную, едкую, как огонь, махорку и не пропуская ни одного взгляда, мельком брошенного на него.
Спустя полчаса к столу, за которым он следил, подошел какой-то оборванец.
— Ха, бурч, дай-ка карточку!
— Не игра, — коротко сказал старик, отталкивая протянутую руку.
Это значило, что играют на какое-нибудь дело и что нового партнера в круг не берут.
Привстав, старик вытащил левую руку из-за борта пальто и осторожно положил ее на стол. Рука, разгибаясь, щелкнула.
«Лет сорок пять — пятьдесят? Пожалуй, больше. Носит усы, светлые волосы, ходит прихрамывая», — розыскная карточка промелькнула перед глазами Вуда. — Посмотрим, однако, ходит ли он прихрамывая?
— Играем, брат, на гранд, — вежливо сказал франтоватый банкомет оборванцу, — подходи через полчасика.
Они продолжали игру.
— Карту!
— Пожалуйте шеперочку!
— Еще! Довольно!
— Восемь, двенадцать, шестнадцать. А ну, натянем-ка чижика!