Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

«Отпевают, за мертвого сочли! — подумал он и ужаснулся. — Медяки на глазах, кончено дело! А может быть, и в самом деле… Может быть, я тут мертвый лежу? Умер в бане, а теперь сюда приволокли и отпевают?»

Настойчиво моргая веками, он сдвинул один из медяков в сторону: розоватый потолок плавал высоко над ним, электрическая лампочка мелькала и, как уличный фонарь на ветру, раскачивалась направо и налево.

«Голова кружится, — с усилием подумал Чучугин, — лампа на месте висит, а голова кружится».

Он пошевелил пальцами и вдруг обиделся, даже слезы на глазах проступили:

«Господи, отпевают меня, до чего довели, сукины дети! Хорошо-с, отпевайте, посмотрим еще, кто кого отпоет!»

Скосив глаза и сдвинув второй медяк, он увидел бабу. Нет, никто не собирался его отпевать, баба смотрела в окно, подпершись локтями и раскачиваясь; она пела, как скрипка, и по временам почесывала спину линейкой.

Чучугин выпростал руку, бесшумно снял медяки и внезапно почувствовал злорадство.

«Сторожишь? — подумал он и сощурил на бабу освобожденные глаза, — ну, ну, сторожи, сторожи, гражданка! Вот ты думаешь: мертвеца сторожу, а я сейчас встану и чай пить пойду!»

Баба оживилась, вскочила, приветливо помахала кому-то линейкой.

— Сюда, сюда, — услышал Чучугин, — если к покойнику, так сюда пожалуйте.

Дверь приотворилась, гладко выбритый гражданин в коверкотовом пальто вошел в комнату, уронил шляпу.

— Пожалуйте, — приветливо пробормотала баба.

Коверкот покачнулся, стремительно бросился к Чучугину и, раскинув руки, упал на него лицом и грудью.

«Гробовщик, что ли, — с неудовольствием подумал Чучугин и шевельнул ноздрями: от посетителя пахло водкой, — беспокойно относится, однако! Мерку, что ли, снимает?»

— Мерочку снимаете? — с сожалением подтвердила баба и поднесла краешек кофты к глазам.

— Прощай, Жорж, — закричал коверкот и всхлипнул; баба испуганно шарахнулась, — прощай, милый, нет, я ни в коем случае тебя не забуду.

«Ах ты, боже мой, — хлопотливо подумал Чучугин, — он меня за другого принимает. Обознался, что ли? Разве это я помер, разве меня Жоржем зовут?»

Он мысленно заполнил свою анкету: «Имя: Дмитрий. Отчество: Иванович. Фамилия: Чучугин».

«Стало быть, не помер, другой гражданин помер, а меня, самое большее, заместителем назначили».

— Я знаю, отчего ты умер, — кричал коверкот и трогал лицо Чучугина, руками, — нет, ты умер не от угара, не от удара, это Авербах вбил тебя в могилу. Он один, я ручаюсь за это!

«Сволочь этот Авербах, по-видимому», — недоброжелательно подумал Чучугин.

— Но это еще не кончилось, — продолжал коверкот, — ты умер, это факт, но я еще жив, и я еще покажу этому слепачу, где зимуют раки. Он еще запоет, запоет контрабасом, Жорж!

— Извиняюсь, вы кто такой будете?.. Меня тут сторожить поставили… Извиняюсь, господин, нечего кричать, он покойник, он говорить не может, — беспокойно бормотала баба.

— Ты умер, это факт, — в самозабвении, но уже с некоторым удовольствием повторял коверкот, — я не могу, заметь, возвратить тебя обратно. Но имей в виду, что с твоей смертью ничего не изменилось, что все осталось по-прежнему, Жорж!

— Гробовщик пришел, — радостно сообщила баба.

Коверкот удивился, закруглил рот и вдруг оглушительно икнул.

Чучугин вздрогнул.

— Этого… а где остальные? — утирая губы, спросил коверкот, — тут и нет никого. Почему не хлопают… этого, почему не плачут?

Новый посетитель, подняв плечи, размахивая обезьяньими руками, входил в комнату.

«Вот ты какой, — с озлоблением подумал Чучугин и ехидно прищурил глаз, — социальное положение — мещанин, профессия — гробовщик? Чем занимался до двадцать шестого года?»

Гробовщик кивнул головой и, подпрыгивая, направился к покойнику.

— Так, сейчас посмотрим, — бормотал он обещающе и шарил в карманах пиджака, — сейчас выясним, в чем тут дело. Какого размера гроб, гробец, гробчик придется сделать!

Он повертел в руках круглую никелированную коробочку и с треском потащил из нее стальной сантиметр.

— Ну, ушли, так и я уйду, — заметил коверкот спокойно и, шатаясь, пошел к двери, — мне тут, заметь, тоже делать нечего.

Гробовщик, мурлыча одобрительно, снимал мерку (сантиметр трещал в его руках, как ярмарочный змей), он щекотал Чучугину живот, сгибал без всякой цели ноги. Баба глядела на него с любопытством. Чмокнув языком, он пощупал чучугинские брюки и, оборотившись к бабе спиной, залез обеими руками сразу в боковой карман пиджака. Чучугин раздражительно сморщился, схватился за карман и сел.

— Позвольте, на каком основании…

Медяки покатились по полу, баба опрокинулась, визжа поползла к двери и тут же спрятала медяки под юбку.

— Лежи, лежи, понимаешь ты этого… — растерянно пробормотал гробовщик.

— Позвольте, гражданин! Почему лежать? А если я не хочу лежать? Меня сторожат, меня отпевают, на меня плачут. На каком основании на меня плачут, гражданин?

— Если ты мертвый, так уж ты лежи, лежи, пожалуйста, — с озлоблением уговаривал гробовщик.

— Позвольте, меня грабят! — кричал Чучугин. — Мертвеца грабят! На каком основании мертвеца грабят, гражданин? Как мне понять это нахальство?