Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы

Учитель. Сударыня! Не забывайте, что мы живем в Европе.

Клара Цаханассьян. Что же вам тогда надо?

Учитель. Увы, к величайшему сожалению, мои сограждане слишком много себе накупили.

Врач. Да, довольно много.

Оба утирают пот.

Клара Цаханассьян. Что, задолжали?

Учитель. Ужасно.

Клара Цаханассьян. А как же убеждения?

Учитель. Все мы люди.

Врач. И теперь настал час расплаты.

Клара Цаханассьян. Вы же знаете, что вам надо делать.

Учитель(храбро). Сударыня! Давайте говорить откровенно. Войдите в наше положение. Вот уже двадцать лет, как я взращиваю на скудной ниве родного городка хрупкие ростки гуманизма, а доктор на своем стареньком «мерседесе» самоотверженно пользует наших чахоточных и рахитиков. Но во имя чего? Ради заработка? Вряд ли. Мы получаем гроши. Тем не менее я отверг завидный пост в кальберштадтской гимназии, а наш почтенный доктор отказался читать курс в Эрлангенском университете. Совершенно бескорыстно? Нет, будем откровенны. Все эти годы мы, а вместе с нами и весь город терпели потому, что нас не покидала надежда на возрождение былого величия Гюллена. Неисчислимы богатства его недр. В долине Пюкенрид есть нефть, в Конрадовом лесу — железная руда. Под ногами у нас сокровища, но о нас забыли. Нам нужны кредиты, нужны деловые контракты, и тогда наша экономика и культура расцветут. Нам есть что предложить. Заводы «Место под солнцем»…

Врач. Заводы Бокмана…

Учитель

. Предприятия Вагнера. Купите их, вдохните в них жизнь, и Гюллен расцветет. Выгодней по-хозяйски, под хорошие проценты вложить миллионы, чем бросить на ветер целый миллиард.

Клара Цаханассьян. У меня останется еще два.

Учитель. Не губите надежд всей нашей жизни. Мы не просим подаяния. Мы предлагаем сделку, выгодную для обеих сторон.

Клара Цаханассьян. Что ж, сделка и вправду выгодная…

Учитель. Сударыня! Я знал, что вы не покинете нас в беде.

Клара Цаханассьян. Но я не могу ее заключить. Разве я могу купить «Место под солнцем», если оно и так мое?

Учитель. Ваше?

Врач. А Бокман?

Учитель. А Вагнер?

Клара Цаханассьян. Тоже мои. Все мое — все ваши фабрики, долина Пюкенрид, Петеров сарай — все ваши улицы, все ваши дома. Мои агенты скупили ваш город со всеми потрохами и закрыли все предприятия. Ваши надежды — мираж, ваше терпение — бессмысленно, ваше самопожертвование — глупость! Вся ваша жизнь пропала ни за грош!

Молчание.

Врач. Ужасно!

Клара Цаханассьян. Когда меня выгоняли из этого города, была зима. Рыжая девчонка дрожала от холода в своей матроске, а жители смеялись ей вслед. Ведь она была брюхата. Я сидела, синяя от холода, в гамбургском поезде, и, когда в заиндевелых окнах вагона исчезли очертания вот этого сарая, я поклялась, что еще сюда вернусь. И вот я вернулась. Теперь ставлю условия я. (Громко.) Роби и Тоби! Несите меня в «Золотой апостол». Мой девятый уже, верно там, со всеми своими книгами и рукописями.

Из глубины сцены появляются громилы и поднимают паланкин.

Учитель

. Сударыня! В вас оскорбили женщину, и вы требуете правосудия. Да, вы — подлинная героиня античной трагедии, настоящая Медея. Как мы вас понимаем! Но мы умоляем: забудьте о мести, не доводите нас до отчаяния, помогите бедным, слабым людям честно и достойно прожить свою жизнь. Мы взываем к вашему гуманизму!

Клара Цаханассьян. Гуманизм, господа, — бизнес миллионеров. С моими же капиталами устраивают мировой порядок. Мир сделал из меня публичную девку, теперь я сделаю из него публичный дом. Нет денег, расплачивайтесь другим способом, если хотите уцелеть. Честен тот, кто платит, а я плачу. Хотите достатка? Я дам вам его в обмен на мертвеца. (Громилам.) Пошли!

Громилы уносят паланкин в глубину сцены.

Врач. Боже мой, что делать?

Учитель. Слушаться своей совести, доктор Нюслин.

На переднем плане справа появляется лавка Илла.

Новая вывеска, новый сверкающий стеклом и металлом прилавок, новая касса, дорогие товары. Когда кто-нибудь входит через воображаемую дверь, раздается торжественный перезвон колокольчиков. За стойкой госпожа Илл. Слева входит первый — теперь видно, что он мясник и что дела его идут блестяще; его новый фартук слегка забрызган кровью.

Первый. Вот это был праздник. Весь Гюллен толпился перед собором.

Госпожа Илл. Можно только порадоваться за Клерхен… Сколько она, бедняжка, выстрадала.