То отливая золотом, то ртутью{499},А то желта, как старая слюда,За гранью гор и за метельной мутьюСкользит, журча, куринская вода.Изборожденной трещинами грудьюК ней берег слег, не причинив вреда,И, вся сверкая ересью и жутью,Скользит, журча, куринская вода.Давным-давно, в минувшие годаВеселый Пушкин брел по сухопутью,Играя жизнью, заглянул сюда.Он вкус ее похваливал тогда.И, памятью горда, под дымной мутьюСкользит, журча, куринская вода.<1942–1945>
* * *
И вот дарован нам привал:{500}Сидим и почиваем.Здесь в прошлом Лермонтов бывал,И мы теперь бываем.Возможно, этот вот гранитИ этот вот песчаникО нем предание хранитВ таинственном молчанье…Однако ж, лютая жара.Смотрю и вижу еле:Стоит высокая гора.Над ней века шумели……Трава, желтея и шурша,Сгорит от зноя скоро…На той горе лежит Шуша —Великолепный город.Как солнцем выжженный скелет,В колеблющемся зное,Она белеет на скалеМогильной белизною.В ее глазницы заглянутьЛишь звездочкам падучим.Ах, до нее невесел путь:Карабкаться по тучам.Скажи, скажи мне, камень гор,Единственному в свете,Не здесь ли Лермонтова взорПо-доброму стал светел…А на заре иных времянКровавым страшным летомЗдесь турки резали армянПо вражеским наветам.Враги, сердечные, секлисьКалеными клинками,И кровь с горы бежала внизИ капала на камень.<1942–1945>