Пусть кара подлеца достанет И в сакле и среди дворца, Чтоб не осталось в Дагестане Ни труса больше, ни лжеца.
Еще скажу, что дружба – сила, Вражда ж не стоит ни гроша. Казикумухцы, вам спасибо От старца и до малыша!
Давай считать – была ошибка И не пленяли вы меня. Теперь, когда вернули скрипку, Вернули саблю и коня,
Когда вернули женщин бедных, Когда вернули честь горам, Три песни я спою заветных, Оставлю их на память вам.
Абрек Хочбар играет если, Замри и каждый звук лови. Спел первую свою он песню, Была та песня о любви.
Вдруг заиграла скрипка с болью, Как не слыхали до сих пор… То зазвучала песнь о воле Суровых дагестанских гор.
Был в третий раз подобен стону Напев великий и простой. Сильнее всех сердца он тронул – Напев о родине святой.
Слеза у всех – силен ли, слаб ли… Окончив песнь, спросил скрипач: – Что ж лучше – скрипка или сабля? Дороже – песня или плач?
Но в путь пора. Опять – свобода. Сажает женщин в фаэтон. Хочбар прощается с народом, В свое седло взлетает он.
Дорога вниз, то горным лесом, То степью ровной и сухой. Никто не видит у принцессы Слезы под спущенной чадрой.
Уже беда осталась сзади, Так отчего же грустно ей? Внизу, в Шуре, готовят свадьбу, Вверху, в Хунзахе, ждут вестей.
Мала страна, но бед немало, Оружье дремлет в серебре. Кумух готовит месть Нуцалу, Готовит месть он и Шуре.
Нуцалы, ханы в вечной драке, Страну терзают зуб на зуб, Так рвут безжалостно собаки На нищем страннике тулуп.
Но люди есть другого рода, Встают за правду лишь они, Певцы и витязи свободы, Гор дагестанских уздени!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Чьи затуманились очи, чьи надежды погасли? Кто говорит: прощайте, ущелья, реки, орлы? На синий плещущий Каспий, на вечный тревожный Каспий Глядит Шамхалова крепость, зубцы Темир-Хан-Шуры.
Дикий приморский берег. Сюда не подходят челны. Петр пока еще не был и порта не основал. Вздымаются в море волны, грохочут морские волны И разбиваются грудью о грани прибрежных скал.
К свадьбе уж все готово. Пылает огонь под котлами. Вино молодое в бочках способно их разорвать. Только пока невеста все еще за горами. Все глаза проглядели – «поезда» не видать.
Шахи, князья, султаны – уже съезжаются в гости С разных концов Кавказа, с высоких и низких мест. Жених к волнам подступает, жених у Каспия просит: – Где же моя невеста, невеста из всех невест?
Но отбегают волны, они ничего не знают. Улан вопрошает снова скалы горы Тарки: – Вы поднялись высоко, доступна вам даль сквозная, Не едут ли фаэтоны степью из-за реки?
Но на вопрос Улана скалы мертвы и немы. Тогда, обращаясь к ветру, он говорит опять: – Ты по равнинам дуешь, тучи гоняешь в небе. Где же моя невеста? Нету терпенья ждать.
Те, что пошли навстречу, тоже пропали где-то. Черные думы душат, сердце болит к беде. Гости уже съезжаются, люди уже одеты, В бочках вино готово. Где ты, невеста, где?
А фаэтоны мчатся, кони в горячем мыле, Степь пошла ковылями, словно бы в седине. Вдруг говорит принцесса, чтобы остановили, Хочет сказать Хочбару слово наедине.
Поднял мужчина руку. Все моментально встало, Только по ветру гнутся белые ковыли. – Что, Саадат, случилось? Может быть, ты устала? Может быть, заболела? Что тебе, говори!..
Чадру подняла невеста. Слезы как крупный жемчуг. Слезами лицо омыто, во взгляде немой вопрос. – Что с Саадат случилось? Боже мой, неужели Ты ничего не видишь. Спроси же у этих слез.
Спроси у моей подушки, спроси у сердечной раны, Или тебе невнятен женской любви язык? Я не хочу к Шамхалу. Я не хочу к Улану, В горы хочу обратно. В горы меня вези!
Ты, гидаглинец гордый, в мужчинах рождавший зависть, Ты, чья скрипка играет, то радуясь, то скорбя, Сколько ты ради выкупа в жизни украл красавиц? Так неужели не можешь одну украсть для себя?
Жизнь моя будет рабской, жизнь моя будет черной. Как же меня отдашь ты другому и навсегда? Конь твой быстрее лани, бурка твоя просторна, Дом твой в горах высоких. Меня отвези туда.
Буду твоей плененной, буду твоей рабыней. Ты настоящий горец. Буду твоей женой. Разве ты не сумеешь меня защитить отныне Перед отцом, Шамхалом и перед всей страной?
Я тебя полюбила. Ты настоящий горец. Бери же свою принцессу, в бурку ее заверни, Теперь от тебя зависит, обречешь ли меня на горе, Или ты мне подаришь любви золотые дни.
Так Саадат просила, так Саадат молила, Слезы из глаз катились – к алмазу другой алмаз. Хочбар ничего не ответил. Молча в седло вскочил он, Жестом руки могучей трогаться дал приказ.
Но про себя подумал: «Это все бесполезно. Пусть без тебя мне будет в жизни моей темно. Но я же дал слово горца. Слово мое железно. Слова второго нету. Оно у меня одно.
Пусть без тебя не будет ни радости и ни счастья. Пусть без тебя засохнут реки, сады, поля. Можно меня разрезать надвое и на части. Слова я не нарушу. На этом стоит земля».
– Ах, ты мою надежду не хорони в могиле… – Слезы глотает дева, в горле слышится стон. – Я не хочу к Улану. Давай мы умчимся, милый, Милый, еще не поздно. – Но непреклонен он.