Собственность миллиардера

— Он всегда… такой? — вероятно, Герман пытался подобрать наименее болезненную формулировку выражений, чтобы не обидеть меня, описывая поведение старого пьяного безумца, с которым ему «посчастливилось» встретиться.

— Да, — прошептала я, отпивая из кружки. — Вернее, нет. Он не пил, когда я была маленькой. Пристрастился к бутылке после смерти мамы. А сейчас… — я замолкла, осознав, что слишком много болтаю.

— А сейчас? — переспросил Герман, намекая на то, чтобы я продолжила разговаривать с ним об алкоголизме моего отца.

— Сейчас папа вымешает весь свой гнев, всю свою боль на мне. Я вынуждена была терпеть его выходки, когда училась в школе. Я отсчитывала дни до поступления в университет, чтобы переехать от него как можно дальше. Но… Бывают моменты, когда я не могу избежать встречи с ним. В такие дни, как, например, сегодня.

— Что ты подразумеваешь под «вымещает весь свой гнев и боль на мне»? — резко уточнил Ермолов.

Я подняла на него взгляд, ощутив эмоциональную подавленность в его прозвучавших словах.

— Я…я… — запинаясь, старалась дать внятный ответ, однако мой голос оборвался.

— Лера, — процедил Герман, требовательно глядя мне прямо в глаза. — Что ты имела в виду?

Склонив голову, я спрятала взгляд.

— Папа… не вел себя раньше таким образом. Он не позволял себе подобных вещей, когда мама была жива.

— Каких вещей? — от обжигающе исступленного голоса брюнета у меня по коже побежали мурашки.

Но я не боялась Германа.

Я боялась показать ему своих демонов.

— Это не то, что ты думаешь, — сглотнула я.

— Ты понятия не имеешь, о чем я думаю, — прошипел мужчина.

— Папа бил меня, вот и все, — ну вот. Я сказала. Сказала это. — Он никогда… никогда не насиловал меня в сексуальном плане. Но раньше… раньше мне приходилось… — я крепко зажмурилась, невольно окунаясь в те страшные времена постоянно стресса и побоев. — Мне приходилось скрывать синяки на теле, чтобы люди в школе не видели их.

— «И это все»? Так ты это называешь? — съязвил Герман.

Я нервно пожала плечами.

— Могло быть и хуже, я думаю. В любом случае, все кончено. Это осталось в прошлом.

— Бл*ть! — прорычал он и с тяжелым вздохом ударил кулаком по столешнице.

Я подпрыгнула от неожиданности.

— Герман Давидович…

— Я не знал, Лера. Ты должна была рассказать мне, — прогремел, вцепившись пальцами в волосы.

— И что бы я сказала? Здравствуйте, приятно познакомиться, меня зовут Лера и на протяжении многих лет меня избавил родной отец? Вы так себе представляли нашу первую встречу? — постепенно повышая тон голоса, я поднялась со стула. Жар охватил мое лицо.

По-видимому, Ермолов считал, что я должна была внести в резюме всю историю своей жизни, написанную в мельчайших деталях и конкретизированную по его вкусу.

— Ты позволила мне... отшлепать тебя, — он сглотнул, произнося это слово так, словно оно содержало в себе совершенно новый грязный смысл.

— Герман, — выдохнула я, мотая головой.

— Я бы не стал... я просто ... я не знал, — продолжил, выглядя таким несчастным и уязвимым.

— Все в порядке, — сказала я и медленно направилась к нему.

— Нет. Это не нормально, Лера, — с укором произнес Герман.

— Я разрешила вам сделать это, потому что вы — не мой отец. Потому что с вами все было иначе. Совершенно по-другому, — я надеялась, что мои слова утешения помогут Герману избавиться от навалившегося чувства вины.

Буря в его глазах прошла в одно мгновение, когда он посмотрел на меня.

— Мне очень жаль, Лера, — промолвил сокрушенно.

Я внимательно вглядывалась в черты его помрачневшего лица, пытаясь прочесть его мысли. Но Герман вновь стал закрытой книгой.

И после нескольких напряженных мгновений он обошел меня стороной, чтобы, не говоря больше ни слова, покинуть кухню.

ГЛАВА 12

Герман не разговаривал со мной на протяжении трех следующих дней. Обменивался исключительно фразами, касающимися рабочих моментов. Три напряженных дня мне приходилось изводиться под его властным, неприветливым взглядом, и я совершенно не знала, как себя вести рядом с ним. Не знала, был ли Герман зол на меня, или, может, расстроен чем-то, что не имело ко мне никакого отношения.

Однозначно то, что он был не в себе. Что-то тревожило Ермолова, поэтому он старался держаться на расстоянии, пряча за насупленным выражением лица истинные причины отсутствия у него желания элементарно завести со мной разговор.

Возможно, Герман до сих пор переживал из-за того, что наказал меня поркой, при этом не подозревая, что в прошлом я терпела физическое насилие от собственного отца?

В течение трех ночей я засыпала с воспоминанием о разрывающей сердечной боли, отобразившейся в печальном и сожалеющем взгляде Германа после того, как он потребовал рассказать ему правду. Раскаяние, с которым он просил прощения за свое наказание, вызывало слезы на глазах. Должен ли босс так сопереживать трагедии детства своей горничной?

Мы нарушили достаточно границ, разделяющих нас друг от друга.