— А чего тут рассказывать, срок только себе накручивать. Я уж постою тут в сторонке как-нибудь. Встретимся ещё наверняка, наговоримся. — Буркнул недовольно Лёха. Повсюду слышались смешки, особенно — когда прозвучало его криминальное прозвище.
— Жаль. Тебе есть что рассказать. Так вот, на чём я остановилась? Ах, да. Ну и поехал наш Ваня Сметанин на малолетку, никуда не делся. Никакие слёзы ему не помогли. Но это ещё что! Жил тут ещё балбес один. Так, попадался за драки. А прошлой осенью на разбой с «мокрухой» пошёл. Решил подзаработать таким образом. Проследил одного паренька. Тот шёл себе спокойно от бабушки к родителям, да зачем-то магнитофон свой прихватил. Простецкий совсем. Шёл он по безлюдной местности вдоль речки по тропинке. И тут наш драчун напал на него с ножиком и говорит: «Отдай магнитофон, а то — прирежу!». Паренёк не отдал. Прирезали. Может он и не хотел убивать. Так, ткнул куда попало и убил сразу. В сердце попал. Забрал этот несчастный магнитофон, да десять рублей денег. Поймали сразу, на следующий же день. И лет убийце немного — девятнадцать, а жертве — пятнадцать только исполнилось. Ну и что? Выйдет этот гад в двадцать девять. Вся жизнь ещё впереди у него. А того, другого парнишку, больше не вернуть. Один он был у папы с мамой. И родители-то хорошие. Спрашивается — за что убили? Не вернуть паренька, родители горем убиты и помочь не чем. Вот как бывает! А вы тут что, значит — в зону поиграть решили? Как настоящие уголовники? Романтики захотелось? Вот вам — вся романтика ваша чем заканчивается. Решили, значит — «стрелку забить», да? А вы знаете: что бывает за организацию массовых беспорядков?..
В стороне от нас нервно похаживала начальница. Гоги нигде не было видно. Крестовская развлекала нас ещё час, может — чуть больше. Как всегда, дети неохотно расставались со столь интересным рассказчиком. Наконец, сотрудники милиции, кое-как распрощавшись, запрыгнули в УАЗик и уехали. Пришло время готовиться ко сну. Я молча лёг спать, размышляя над тем, что было б, если побоище состоялось. Одной лагерной байкой стало бы больше, а кто-нибудь заплатил за всё свои здоровьем или даже — жизнью. Может, оно и к лучшему.
Утром, 22 июня, в среду, вернувшись с завтрака, у нашего павильона нас уже дожидались Гелашвили и воспиталка. Когда отряд собрался, начальница обратилась к нам с некоторым раздражением:
— Сегодня мы с Ниной Егоровной вновь провели осмотр вашей спальни. Что можно сказать? Половина коек заправлена неправильно. Почти три недели в лагере, а так и не научились соблюдать порядок. В углах — грязь. Полы моют из рук вон плохо. В тумбочках — бардак. Кое-что полетело в выгребную яму, я вас предупреждала — виноваты сами. И ещё. Это кто додумался хлеб вешать на проволоке под матрасом? Это что тут за белочки завелись? Вас что — в столовой кормят плохо? Сухари они сушат, тоже мне — «голодающие Поволжья». В общем так, от лица администрации выражаю вашему отряду — неуд. Койки сейчас же — переправить, полы — вымыть так, чтоб сверкали как «котовы яйца»! Ясно?! В обед приду — проверю. Особо непонятливые будут у меня весь день учиться кровать заправлять в очередной раз. Из столовой еду в спальню не носить. Чтоб в тумбочках хранилось одно только сухое: печенье, вафли и тому подобное. Увижу чего лишнего — всё полетит в очко. Усвоили, бездельники? Нина Егоровна, вам есть что сказать?
— Да. Скажу кое-что. Мной, совместно с воспитателями других отрядов, был совершён рейд по окрестным кустам. Что тут сказать? Сначала мы несколько раз вляпались сами понимаете во что. Но это ладно. Чуть в стороне от тропинки на север мы обнаружили в корнях деревьев мастерски выложенный унитаз, так сказать. Слегка прикрытый еловыми ветками. Заглянули мы туда… а там, извините — уже так надристано!.. Это конечно — нечто! — Нина Егоровна выпуча глаза, строго взирала на хохочущих воспитанников. — Нет, ну я всё понимаю, но вы туда всем лагерем ходите что ли?..
Дальше речь продолжать было бессмысленно. Ребята стали отпускать такие шутки про ветхий сортир, что начальнице с воспитателем пришлось покинуть собрание, сделав вид невероятной занятости. Наш смех прекратился после того, как мы зашли в спальное помещение. Там всё перевернули вверх дном. Постельное бельё валялось на полу так, что негде было пройти. На чистых простынях и пододеяльниках виднелись следы взрослой женской обуви. Запасы продовольствия так же — разбросали где ни попадя. Мой хлеб выбросили. Что теперь я буду делать по утрам — непонятно. Неужели опять голодать? Этот вопрос предстояло решить, а пока — пришлось наводить порядок. Этим мы и занимались почти до обеда.
А в обед, после традиционного «приятного аппетита», (которое, как всегда — застало меня врасплох так, что я чуть не подавился); воспиталка четвёртого отряда громогласно объявила: